III. После митинга

Тексты, включенные в этот раздел, посвящены единственному предмету — репрессиям против тех, кто принял участие в митинге 5 декабря. Можно предположить, что собранный нами материал не исчерпывает данную тему. В самом деле, мы использовали всего два типа источников: интервью с теми, кто готовил демонстрацию, и с теми, кто принял в ней участие. Всего опрошено четыре человека (из интервью с Вольпиным, мы поместили в этот раздел только крохотный фрагмент, где также речь идет о репрессиях против студентов): два бывших смогиста — Батшев и Вишневская (были принудительно помещены в психбольницу; кроме них, этим способом был наказан, по-видимому, только Буковский) и два бывших студента филфака МГУ — Поликовская и Зубарев. Опрос последних помог узнать около десяти имен учащихся, столкнувшихся с неприятностями по комсомольской или по академической линии. Поиск в фондах парткома и комитета комсомола МГУ позволил найти протоколы заседаний партийных и комсомольских организаций (факультетских и общеуниверситетских), на которых разбирались персональные дела шести студентов и одного аспиранта (А. Дранова), и еще несколько любопытных документов, имеющих, как нам кажется, если не прямое, то косвенное отношение к делу.

Разумеется, наши данные заведомо неполны.

Во-первых, на площади были не только студенты МГУ. Достоверно известно, что там находились студенты как минимум еще трех высших учебных заведений: Школы-студии МХАТ (мы не знаем ни одного имени), Московской консерватории¹ и Историко-архивного института². Однако проработки, проходившие в этих учебных заведениях, если и имели место, то не стали достоянием гласности.

Во-вторых, нам, по большей части, называли тех, кто учился на филфаке. Помимо этого, были названы имена трех студентов с факультета журналистики, одного — с биолого-почвенного факультета. Мы не можем поручиться за то, что в архивах не лежат еще два десятка дел, в которых обнаружатся сведения об отчислениях или исключениях из комсомола студентов других факультетов МГУ или иных московских вузов. Это маловероятно (листовки распространялись в старом здании на Моховой, где помещались именно журфак и филфак; что касается студента-биолога, то имеются основания предполагать, что он-то листовки и распространял). Но, тем не менее, это не исключено.

Есть, однако, и соображения иного рода.

Мы не можем быть уверены в том, что те или иные трудности, возникшие у студентов, не подвергшихся персональному разбору, не связаны с их участием в демонстрации 5 декабря. Незачеты, переэкзаменовки, ограничения при распределении, сложности с поступлением в аспирантуру,— все это, конечно, может быть вызано естественным стечением обстоятельств. Но может быть, истинная причина регулярных неприятностей заключена в некой папочке, надежно запертой в сейфе университетского спецотдела. Иногда тайна неожиданным образом всплывает на свет — примером тому трагикомическая история, описанная Поликовской. А в ее личном деле в МГУ эта история не оставила никаких следов —лишь два пожелтевших «корешка» для зачета по истории КПСС: от 21 января 1966 г. («незачет») и от 17 февраля («зачет»).

И даже много лет спустя после окончания вуза пятно политической неблагонадежности могло сказываться на карьере ученого, особенно — гуманитария.

Все это следует иметь в виду при чтении протоколов заседаний партийных и комсомольских организаций. Мы обнаружим там вовсе не героическое, с нашей сегодняшней точки зрения, поведение. «Декабристы», поставленные лицом к лицу с напористым партийно-государственным хамством, как правило, терялись. Неумело лгали, жалко каялись, впадали в истерику, всеми средствами пытались дистанцироваться от митинга и его целей, иногда даже называли имена других людей.

По нашим понятиям, перспективы наказания, грозившего участникам демонстрации, были ничтожны. Собственно говоря, все, по-видимому, было решено на высшем уровне, и не исключено, что еще до 5 декабря. Документ, открывающий раздел и (вероятно, опосредованно — через ЦК, МГК и комсомол) инициировавший «политико-воспитательную работу» в вузах, выдержан вовсе не в людоедских тонах. Поведение партийно-комсомольских боссов низшего ранга (кроме руководителей комсомольских «первичек») и академических бонз филфака и журфака можно оценить, пожалуй, как попытку быть святее Папы. И все же: сам по себе факт, что все студенты были исключены из комсомола, однако никто из исключенных не был отчислен из университета (кроме Дранова; но, что дозволено студенту — не дозволено аспиранту), достаточно демонстрирует сказочный либерализм эпохи. Ну-ка попробывал бы тремя-четырьмя годами позже студент, исключенный из ВЛКСМ за политический проступок, мечтать о том, чтобы не вылететь немедленно с волчьим билетом из вуза!

В этих обстоятельствах знакомство с партийными-комсомольскими протоколами нельзя не предварить неким общим замечанием.

На наше восприятие подобных документов наложило отпечаток многолетнее противостояние диссидентов и карательных органов. Ставками в этой борьбе была, чаще всего, не более или менее успешная научная карьера, а многолетние лагерные сроки. В этих экстремальных условиях выработалась не только определенная мораль, содержащая жесткие требования и нравственные запреты, но и приемы поведения для случаев столкновения с властью. Но все это произошло уже после 1965 года!

Те, кто, пришел на площадь 5 декабря, в большинстве своем вовсе не собирались посвятить свою жизнь героической борьбе с тоталитарным режимом. Ими двигали самые разнообразные эмоции, от любопытства до неосознанного сочувствия целям митинга. Среди этого многообразия легко не заметить гражданские чувства, к которым, собственно, и апеллировало «Гражданское обращение». Было бы ошибкой судить о том, что привело студентов на площадь, основываясь на партийно-комсомольских протоколах. К сказанному ими тогда следует подходить с неменьшей осторожностью, чем к показаниям подследственных и подсудимых, какой бы пародией на следствие и суд ни казалось рассмотрение персональных дел комсомольцев. И нельзя забывать главное — они все-таки были на площади.

По прошествии какого-то времени, многие, следуя примеру диссидентов, научились противостоять грубому давлению власти. Несомненно, что диссиденты разсширяли границы общественной свободы не столько для себя, сколько для всего общества. И не только свободы поступка (перефразируя излюбленные юридические обороты А. Вольпина — «материальной свободы»), но и свободы поведения («процессуальной свободы»).

Мальчики и девочки, которых вызывали на «правеж» зимой 1966 г., были первыми. И никаких диссидентов перед ними не было. Они были сами себе диссиденты.

Хотелось бы, чтобы читатель, приступая к знакомству с этими документами, принял сказанное во внимание.

Действующие лица

АЛЕШИН Станислав Владимирович, в 1959—1966 гг. студент мехмата МГУ. С 1964 г. зам. председателя, ответственный секретарь студенческого совета МГУ, член бюро комитета ВЛКСМ МГУ.

Г.Н., в 1961—1966 гг. студентка журфака МГУ.

ДРАНОВ Александр Васильевич (р. 1943), в 1960—1965 г. студент филфака МГУ, с октября по декабрь 1965 г. аспирант кафедры истории зарубежных литератур; восстановлен в аспирантуре в 1975 г. Ныне кандидат филологических наук, старший научный сотрудник ИНИОН РАН.

ЗАСУРСКИЙ Ясен Николаевич (р. 1929), декан журфака МГУ. Осенью 1995 г. награжден ЮНЕСКО орденом Махатмы Ганди.

ЗЕНОВ Валерий Анатольевич (р. 1938), в 1960—1965 гг. студент филфака МГУ. Член КПСС. Избирался членом комитета ВЛКСМ МГУ, зам. секретаря по учебной работе. В 1966—1970 гг. аспирант. В 1966—1968 гг. работал в ректорате. По сообщению В. Газанджиева, впоследствии ушел в горком ВЛКСМ, позже работал в Минвузе.

ЗОЗУЛЯ Михаил Никитич (1904—1983), в молодости — комсомольский работник на Украине. Член КПСС с 1927 г. В 30-е сотрудник аппарата Совнаркома РСФСР, уволен в 1937 г. с партийным выговором «за потерю бдительности» — не сумел разоблачить своего начальника, оказавшегося «врагом народа». Преподавал в ИФЛИ. В 1949—1977 гг. зам. декана по учебной части филфака МГУ.

ИВАНОВ Владимир (Вадим) Алексеевич (р. 1940), студент мехмата МГУ, командир комсомольского оперотряда МГУ (с 1964). Несмотря на то, что кандидатура И. была забаллотирована на комсомольской конференции МГУ в 1964 г., с октября 1965 г. член бюро комитета ВЛКСМ.

КРАЙНОВ Борис Николаевич (1938—1977), сотрудник физфака МГУ. Член КПСС (с марта 1965). С ноября того же года первый секретарь комитета ВЛКСМ МГУ, переизбран в 1966 г. Член МГК ВЛКСМ. Зам. секретаря партбюро физфака (1971—1975).

М.А., студент 2-го курса вечернего отделения филфака МГУ.

МОЛЧАНОВ Эдуард Дмитриевич (р. 1938), в 1961—1970 гг. (с перерывами) студент филфака МГУ. После окончания работал в московских музеях, подвергался психиатрическим репрессиям. Один из основателей партии «Демократический союз» (1988). Главный редактор партийной газеты «Свободное слово» (1988—1991). Ныне главный редактор издательства «Литература и политика».

Н-ов, студент 4-го курса факультета журналистики МГУ.

ПОЛУПАНОВ Михаил Иванович, в 1964—1969 гг. аспирант юрфака МГУ. Неоднократно избирался членом комитета ВЛКСМ МГУ, с 1963 г. занимал пост зам. секретаря. В 1970—1980-е гг. работал в газете «Известия». Кандидат юридических наук.

С.Б. (р. 1942), в 1963 г. переведен на дневное отделение журфака МГУ, в 1965 г. — студент 5-го курса, внештатный сотрудник «Последних известий» на радио. Окончил университет в 1966 г.

С.Н., в 1965—1968 гг. студент биолого-почвенного факультета МГУ. Распространял «Гражданское обращение», активный участник «митинга гласности». Участвовал в подготовке демонстрации в марте 1966 г. против предполагавшейся политической реабилитации Сталина. Допрашивался в КГБ. В 1968 г. отчислен из МГУ «по собственному желанию».

САМАРИН Роман Михайлович (1911—1974), литературовед. С 1947 г. зав. кафедрой истории зарубежных литератур филфака МГУ, декан (1956—1961)³. Беспартийный. Один из организаторов борьбы с «космополитизмом» в советском литературоведении. В конце 1940-х — начале 1950-х гг. помогал следствию МГБ как автор обвинительных экспертиз против своих коллег.

СЕМИЧАСТНЫЙ Владимир Ефимович (р. 1924), в 1961—1967 гг. председатель КГБ.

СОКОЛОВ Алексей Георгиевич (р. 1921), в 1961—1974 гг. декан филфака МГУ. Ныне профессор кафедры истории русской литературы XX века.

ФОМИЧЕВ Анатолий Титович (р. 1936), в 1965 г. аспирант истфака МГУ. Член КПСС с 1961 г. В 1963 г. избран в партбюро факультета. Член бюро комитета ВЛКСМ МГУ с 1964 г.

ХАСБУЛАТОВ Руслан Имранович (р. 1942), в 1965 г. аспирант экономического факультета МГУ. В 1965—1967 гг. член бюро комитета ВЛКСМ МГУ. Впоследствии профессор, доктор экономических наук. В 1991—1993 гг. Председатель Верховного Совета Российской Федерации. В октябре 1993 г. арестован по обвинению в организации массовых беспорядков в Москве. В феврале 1994 г. освобожден по амнистии. В настоящее время кандидат на пост Главы Чеченской Республики.

ХАУСТОВ Виктор Александрович (р. 1938), рабочий, поэт. В 1965 г. участник СМОГ. В 1967 г. осужден по ст.190³ УК РСФСР на 3 года лагерей за участие в демонстрации на Пушкинской пл. 22 января 1967 г. в защиту Ю. Галанскова и других. В 1973 г. вновь арестован и осужден за «антисоветскую агитацию» на 4 года лагерей и 3 года ссылки. Ныне священник в Сибири.

Документ

Записка председателя КГБ при СМ СССР В ЦК КПСС

6 декабря 1965

ЦК КПСС

2685—с

Докладываю, что 5 декабря с.г. в Москве около памятника Пушкина собралась 
группа молодежи в количестве 50—60 человек, преимущественно студентов различных 
вузов и техникумов, молодых сотрудников некоторых научно-исследовательских 
учреждений, а также лиц без определенных занятий.

В 18 часов 30 минут отдельные участники сборища под флагом соблюдения гражданских 
свобод начали выкрикивать демагогические лозунги. Один из участников сборища 
ВОЛЬПИН (Есенин) А. С., младший сотрудник института научно-технической информации 
при Академии наук СССР, душевнобольной, пытался развернуть принесенный 
с собой лозунг: «Уважайте Конституцию (Основной закон) Союза ССР». Кроме 
того, у участников сборища имелось еще два лозунга: «Требуем гласности 
суда над СИНЯВСКИМ и ДАНИЭЛЕМ!» и «Свободу В. К. БУКОВСКОМУ и другим, помещенным 
в психиатрические больницы — в связи с митингом гласности!» (БУКОВСКИЙ, 
без определенных занятий и ВИШНЕВСКАЯ, учащаяся 10 класса 710 средней школы, 
являются душевнобольными и несколько дней назад с согласия родителей помещены 
на излечение в психиатрическую больницу).

Принятыми мерами удалось предотвратить активные попытки отдельных участников 
сборища вызвать беспорядки и выступить с демагогическими заявлениями.

С помощью заранее подготовленного комсомольско-оперативного наряда и дружинников 
было задержано и опрошено в городском штабе народных дружин 28 человек. 
В числе задержанных: 11 студентов, 11 молодых специалистов, 1 рабочий, 
остальные — без определенных занятий; 12 задержанных являются членами ВЛКСМ.

Необходимо отметить, что среди наиболее активных участников сборища 7 человек, 
известных, как душевнобольные: четверо из них (ВОЛЬПИН (Есенин), ГАЛАНСКОВ, 
ТИТОВ, ХАУСТОВ) и ранее принимали участие в различных антиобщественных 
проявлениях.

Сборищу у памятника Пушкину предшествовало распространение в высших учебных 
заведениях и молодежных клубах анонимного обращения с призывом принять 
участие в «митинге гласности» с требованием открытого судебного разбирательства 
по делу СИНЯВСКОГО и ДАНИЭЛЯ.

Предварительный анализ, а также материалы о других идеологически вредных 
проявлениях среди творческой интеллигенции и молодежи, свидетельствуют, 
прежде всего, о слабой действенности политико-воспитательной работы, особенно 
в высших учебных заведениях.

Не оказывают необходимого политического влияния на молодежь и многочисленные 
творческие союзы и литературные объединения. В отдельных литературных объединениях 
нашли себе прибежище антиобщественные элементы, занимающиеся сочинением 
политически вредных произведений и толкающие молодежь на демагогические 
выступления. Некоторые из этих «произведений» передаются на Запад и используются 
в антикоммунистической пропаганде.

Полагал бы целесообразным поручить Московскому городскому комитету партии 
рассмотреть вопросы, связанные с усилением воспитательной работы, особенно 
среди творческой интеллигенции и студентов высших учебных заведений.

Комитетом госбезопасности принимаются меры к выявлению инспираторов антиобщественных 
выступлений и пресечению с их стороны возможных враждебных действий.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ КОМИТЕТА ГОСБЕЗОПАСНОСТИ
В. СЕМИЧАСТНЫЙ

(Публ. по тексту экспертизы Н. Охотина и др. для Конституционного Суда РФ («Дело КПСС», прил. IV, док. 5))

Рассказывает Дмитрий Зубарев

На другой день по факультету бегал с вытаращенными от злобы и страха глазами зам. декана Михаил Никитич Зозуля (по общему мнению, сотрудничавший с КГБ) и мрачно повторял: «Такой антисоветской вылазки в Москве не было со времен троцкистской демонстрации 1927 года!»

Мне кто-то передал фразу начальства: мол, к сожалению, на площади очень много было студентов с нашего факультета, во главе с аспирантом Драновым. Тут я понял, что дело плохо. Я чувствовал ответственность за него (ведь это я сказал ему о демонстрации), вызвал его на беседу и сказал: «Саша, тебе надо уезжать. Сегодня же. Под любым предлогом: хоть из-за болезни двоюродной бабушки. А через месяц достать какие-нибудь оправдательные документы и появиться». Не знаю, прав ли я был и помог бы ему мой совет или нет, но он так и не понял серьезности ситуации и не послушался меня, тем более, что я был студентом третьего курса, а он — уже аспирантом. Засмеялся, махнул рукой: «Ерунда какая! Что я там вообще делал? Подумаешь, постоял, потолкался!»

Через два дня его, Молчанова и Савчука — трех человек — вызвали в комитет комсомола. Была разборка. Их попросили объяснить, что они там делали, как туда попали. Молчанов вел себя вызывающе, он уже тогда был достаточно сформировавшимся в идейном смысле человеком, он им сказал (я с чужих слов передаю), что никому ничего объяснять не намерен, был там, где хотел, делал то, что хотел. Когда его спросили, как это соотносится с пребыванием в ВЛКСМ, он тут же отдал им билет. Так и сказал: «Заберите ваш билет!» Исключили единогласно. Потом его перевели на заочное отделение. Указаний на отчисление студентов не было, достаточной мерой сочли перевод на заочное отделение. Я не помню про Савчука, был ли он комсомольцем, а если был, то что с ним сделали. А Дранов сопротивлялся, не хотел, чтобы его исключали. Он пытался сделать вид, будто не понимает, что происходит, старался всячески приуменьшить свое значение, и в итоге его исключили из комсомола с каким-то незначительным перевесом голосов.

Окончательно утверждали его исключение в комитете комсомола МГУ. В главном здании, на 10-м этаже, где мрамор, ковры и дубовые стены. Я знал, что моя фамилия будет фигурировать, потому что Дранов меня назвал. Его очень долго допрашивали по поводу того, кто ему сказал о демонстрации, и он очень долго не называл мою фамилию, а потом все-таки назвал. Поэтому я тоже пришел в комитет, хотя меня никто не вызывал.

Дранова исключили из комсомола, несмотря на его отчаянное сопротивление. Потом его отчислили и из аспирантуры. С формулировкой очень гадали, за что его отчислять, решили — за недостойное поведение, хотя ничего недостойного в этом не было, кроме того, что он был на площади и пытался посмотреть, что делается. На его карьере это сказалось крайне скверно: его, правда, восстановили в аспирантуре, но лишь через десять лет, и диссертацию он защитил только где-то в начале 80-х, то есть совсем в другом историческом времени...

В тот день разбирали не одного Дранова, и я был свидетелем замечательной сцены, когда исключали какую-то девушку с другого факультета. Она, наверное, не ждала, что вынесут такое решение, и когда ей сказали, что ее исключают из комсомола, закричала: «Вы здесь все фашисты!» — и выбежала, хлопнув дверью. Стеклянная дверь разбилась, и девушка поранила себе руку осколком. Из руки хлынула фонтаном кровь, все перепугались и закрыли заседание⁴.

Воробьев комсомольцем не был, и исключать его было неоткуда, кроме как из университета. Основания имелись: он не был допущен к зачету по истории партии и, по-моему, по иностранному языку. И вот его вызывают повесткой в деканат и говорят:

— Олег Иванович, в соответствии с университетским уставом, на основании статьи такой-то, вы, как недопущенный к зачетной сессии, отчисляетесь из числа студентов МГУ. Вам понятно решение?

— Понятно.

— Вы собираетесь его обжаловать?

— А чего жаловаться,— говорит он,— и тут большевики, и там большевики.

Немая сцена. Такого они, хотя и были наслышаны о его злобной сущности, не ожидали. Одна преподавательница не растерялась, говорит:

— Так вам что, коммунистическая партия не нравится?

— Да, не нравится! — говорит Воробьев, сверкая глазами и железными зубами.

— Может, вам и советская власть не нравится? — продолжает спрашивать она.

— Да, не нравится,— отвечает Воробьев.

— Так поезжайте за границу!

— Как? — спрашивает Воробьев.

Вот тут они растерялись. Эмиграция тогда еще и близко не начиналась — был январь 1966 года. Короче говоря, он с гордым видом поле боя покинул.

А для Молчанова это закончилось переходом на заочное отделение. По-моему, он нормально доучился. Еще двое, Поликовская и Геннадий Ефимов, тоже не были комсомольцами; на них пытались как-то воздействовать по академической линии, затруднить им учебу. Ефимову провалили курсовую работу, ему, по-моему, пришлось перевестись на заочное отделение. К Поликовской придраться было сложнее — она хорошо училась. Но, когда она в 67-м закончила университет, ей собрались предложить аспирантуру. Однако, познакомившись с ее личным делом, сказали, что, к сожалению, об аспирантуре придется забыть: «Что это у вас там была за история?» Хотя ее никогда не вызывали ни на какие собеседования.

У меня вообще не было никаких неприятностей. Я был круглый отличник, получал именную стипендию, и, скажем, перевести меня на вечерний при одних «пятерках» было довольно трудно. Но по комсомольской линии можно было меня наказать, и не имело значения, отличник я или нет. Однако дело ограничилось некоторой беседой, о которой я сейчас и расскажу.

Вдруг приглашают меня в деканат и говорят: «Вас вызывает ректор». Я обалдел, потому что никогда в жизни никаких дел с ректором у меня не было. Захожу в кабинет ректора, жду. Вдруг входит некая дама:

— Здравствуй! Давай познакомимся. Меня зовут Елена Борисовна⁵. Я из КГБ.

Разговор продолжался около часа. Елена Борисовна просила меня написать объяснительную записку по поводу демонстрации: как я узнал и вообще — как я дошел до жизни такой. Я ей объяснил, что Синявский — известный ученый. Как же его арестовали ни за что, ни про что?

— А от кого узнал о митинге?

Я рассказал про то, как у нас зачитали листовку на лекции по истории партии. Она была крайне недовольна и спросила:

— А что это у вас за преподавательница такая?

Спросила, кого я видел еще на демонстрации. Тут я сказал, что осведомителей достаточно, кроме меня. Сами ищите. Пыталась меня про Поликовскую спрашивать, я эту тему замял.

Потом она мне сказала:

— Есть ли у вас среди знакомых политзаключенные?

Я сказал:

— Нет.

Совершенно нагло врал. Я водил знакомство с таким Кузнецовым⁶, который отсидел несколько лет в мордовских лагерях. Она говорит:

— Ну, может, бывшие политзаключенные?

Я говорю:

— Все равно, нет.

— Зачем вы лжете, Зубарев? — говорит она.

Я говорю:

— А зачем вы спрашиваете?

Она прекрасно знала, конечно, про Кузнецова, знала, что я бываю у него в гостях, и он бывает у меня в общежитии, но хотела, чтобы я сам об этом сказал. Ну а я, естественно, не хотел отвечать: если она сама знает, ну и пускай тогда сама задает конкретные вопросы. Она была очень недовольна и под конец сказала:

— Вот вы спросите у вашего знакомого, который был в мордовских лагерях, какая там жизнь, и подумайте, где вам лучше жить — в университетском общежитии или там! И всем вашим знакомым тоже скажите.

Спрашивала про Воробьева, про то, какие у меня с ним отношения. Тяжело вздохнув, заметила, что случай запущенный и что с ним делать —непонятно. Но есть у них в запасе некий вариант и для Воробьева.

Обо мне она сказала, что раз у меня все так хорошо с учебой, то они, КГБ, дали указания меня по комсомольской линии не прорабатывать, и что она надеется, я сделаю правильные выводы изо всего происшедшего. И, написав заявление и дав подписку не разглашать содержание данной беседы, я ушел. А выводы я сделал: понял, что есть какая-то грань, которую «они» терпят, не желая увеличивать количество оппозиционеров. Вот Воробьев еще пять лет гулял на свободе. Причем был явно недоволен, что его не берут,— он очень хотел попасть в тюрьму!

Больше во время учения в университете у меня никаких контактов с этой организацией не было. Более того, когда через много лет госбезопасность вновь проявила ко мне интерес⁷, эта история мне не напоминалась.

...Для меня, как и для всех моих знакомых, 5 декабря — это некоторый исторический рубеж: появление нового гласного ненасильственного массового общественного движения в Советском Союзе.

Я человек достаточно замкнутый, книжный, и больше в таких открытых формах противостояния участия не принимал. Я начал заниматься литературой. Мое дальнейшее участие в движении было письменным и анонимным.

Документы

Из протокола расширенного заседания партбюро филфака МГУ от 7 декабря 1965 г.

.. 

СЛУШАЛИ: А.Г. Соколова

т. Дранов присутствовал на пл. Пушкина и на просьбы студентов и преподавателей 
покинуть площадь не реагировал. Тем более, он с группой ребят препятствовал 
удалению с площади лиц, нарушавших порядок и законы. Не хватило смелости 
подойти и помочь работникам, наводящим порядок на площади. У Дранова не 
было гражд. чувства.

ВОПРОСЫ: 1) Как Вы там оказались?

2) Объясняли ли женщине8, что вы ждете сеанса в кино? (Нет.)

3) Поняли ли, что это была политич. акция? (Теперь да.)

Дранов А.: Я был у знакомых ребят на Маяковке, потом пошли купить сигареты 
и билеты в кино. Ребята говорили, что на площади будет демонстрация смогистов. 
Я им говорил, что это ерунда. Когда пришли на площадь, народу было уже 
много. Мне сказал Здоровцов9, что надо уйти оттуда, потом женщина подошла, 
об этом же сказала, и я через 15 минут ушел. В 7 часов мы были уже снова 
на Маяковской. Теперь я понимаю, что мне не надо было ходить туда, что 
это была антиобщественная демонстрация.

Вопросы: С кем вы туда пришли?

Дранов: Осинцев Александр (Воротн. пер., кв. 30)10.

ВЫСТУПИЛИ:

Дмитриев А. С.¹¹

Из обмена мнениями ясно, что Дранов не виновен в умышленных действиях. 
Но с другой стороны, человек, которго считали политически грамотным, проявил 
какую-то гражд. [так в тексте] Как можно было вести себя так по-обывательски? 
Как зевака, Вы стояли там.

Мы считали, что т. Дранов достаточно зрел для того, чтобы стать воспит. 
студентов. Теперь ясно, что он не созрел для аспирантуры.

Самарин Р. М.

Выходит, что не знали т. Дранова достаточно хорошо. Если человек в 22 года 
не может дать четкую характеристику происходящему? Это первый случай на 
кафедре, но случай тяжелый. У нас аспиранты уже на I курсе принимают зачеты, 
работают со студентами. Могу ли это Вам поручить? Нет. Могу ли поручить 
работу с иностранцами? Не могу. Одной случайностью этого не объяснишь. 
Эти события ставят под сомнение Ваше пребывание в аспирантуре.

Федоров А. А. (научн. руководитель)¹²

Что же было упущено в воспитании человека, коль такое случилось? Есть разница 
между лицом в университете и лицом вне вуза. Видимо, второе недостаточно 
знаем. В этой истории больше всего удивляет — это Ваши друзья. Что бы они 
ни предложили, Вы-то должны занимать четкую позицию. Как же Вы можете дружить 
с той компанией, где придают внимание таким сборищам? Беда началась не 
здесь, а там, на Маяковке, где Вы, как аспирант МГУ, не выдержали первое 
гражд. испытание.

ПОСТАНОВИЛИ: Передать дело на комс. бюро и партгруппу кафедры (и разобраться). 
Вопрос рассмотреть при участии зав. кафедрой проф. Самарина Р.М.

(ЦАОДМ, ф.478, оп.4, д.2187, лл.35-37. Автограф)

Из протоколов заседаний бюро Комитета ВЛКСМ МГУ:

№ 7 от 8 декабря 1965 г.

..СЛУШАЛИ: Персональное дело студента I курса биолого-почвенного ф-та С. Н.

КРАЙНОВ: Как вы попали на площадь Пушкина?

ОТВЕТ: Мне дали граждское уложение13, когда я пришел в кафе. Я переписал 
его, пришел на площадь. Там был задержан оперотрядом и попал в 108 отд. 
милиции.

КРАЙНОВ: Расскажите поподробнее.

ОТВЕТ: Я пришел в кафе «Молодежное» посмотреть, мне было интересно. Там 
зашел спор по книге «Процесс» Кафки. Он перевирал факты. Я стал говорить, 
что он говорит неправильно. Затем ко мне подошел один человек и дал уложение14. 
В уложении говорилось, что арестованы Синявский и Даниэль и что их будут 
судить закрытым судом, там еще говорилось о культе личности. Когда я пришел 
на площадь, там были лозунги: «Уважайте Советскую Конституцию!» и т.д.

КРАЙНОВ: Зачем ты приходил на площадь?

ОТВЕТ: Мне было любопытно, и я верил, что это защита конституции.

ПОЛУПАНОВ: Вы тогда были согласны с содержанием листовки или нет?

ОТВЕТ: Иногда ведь пишут, что бывают нарушения со стороны советского правосудия.

АЛЕШИН: Ты раньше слышал что-нибудь о СМОГе?

ОТВЕТ: Не слышал.

КРАЙНОВ: Ты слышал раньше о Синявском?

ОТВЕТ: Да.

ЗЕНОВ: Почему выступил на защиту Кафки?

ОТВЕТ: Сейчас ведь идет дискуссия.

РЕПЛИКА: Эту дискуссию навязывают.

С. Н.: Я вступил в спор потому, что видел, что перевирают факты об исправительной 
колонии15.

ХАСБУЛАТОВ: Вас на площадь привела защита справедливости. Разве нет у нас 
органов, которые могут защищать справедливость?

ОТВЕТ: Да, но я тогда думал, что это будет демонстрация, организованная 
именно общественными организациями.

ПОЛУПАНОВ: Вы шли туда демонстрировать, чтобы был открытый процесс?

ОТВЕТ: Демонстрации ведь разрешены по конституции трудящихся [так в тексте].

АЛЕШИН: Слышал ли ты реакцию на это Америки?

ОТВЕТ: Нет, не слышал.

АЛЕШИН: На кого ты сработал?

ОТВЕТ: На буржуазию.

ВОПРОС: Вы знали, за что арестовали Синявского?

ОТВЕТ: Не знал.

ЗЕНОВ: Какие произведения Синявского читали?

ОТВЕТ: Ряд его статей в «Новом мире» и отзыв Твардовского16.

ПОЛУПАНОВ: Чем объяснить ваш такой интерес к Кафке, Синявскому? Вы проявляете 
интерес и к другим писателям?

ОТВЕТ: Да.

ЗЕНОВ: Кто ваш любимый писатель?

ОТВЕТ: Твардовский.

МИЛОРАДОВ17: Получаете ли стипендию? Кто помогает?

ОТВЕТ: Да, получаю. Есть родственники, мама.

ПОЛУПАНОВ: Расскажите о своих родственниках.

ОТВЕТ: Дядя — полковник в отставке, тетя — домохозяйка.

КОМСОРГ ГРУППЫ: Комсоргом меня выбрали недавно. Об этом событии мы узнали, 
когда С. Н. вызвали в деканат.

СПУТНОВ18: Как он занимается? Заметен ли в группе?

ОТВЕТ: Он аккуратный, занимается неплохо.

ХАСБУЛАТОВ: Вам не кажется, что у него много случайностей, что убеждения 
у него не такие, как у чл. ВЛКСМ?

ОТВЕТ: Мне кажется, что он не знал об этом митинге, какой он в своей основе. 
Истинный комсомолец не должен так поступать.

СЕКРЕТАРЬ КУРСА: Мы созвали бюро, он нам рассказал почти все, за исключением 
некоторых подробностей. Мы так и не смогли разобраться в его поступке. 
Сделал ли он это по своим убеждениям или без них. Мы решили, что он совершил 
тяжелый проступок, что он достоин сурового наказания, но комсомол — это 
воспитательная организация. Бюро решило, что комсомол его может воспитать.

ПОЛУПАНОВ: За что вы его решили наказывать?

ОТВЕТ: За беспринципность, за политическую недальновидность.

ХАСБУЛАТОВ: Что вы понимаете под беспринципностью?

ОТВЕТ: Для меня это в широком смысле.

ПРЕДСТАВИТЕЛЬ ПАРТГРУППЫ: Он ничего плохого до этого не делал, скромный. 
Но вот поступок его неправильный, он поступил, не подумав.

КРАЙНОВ: Ваше мнение?

ОТВЕТ: Мне кажется, что его можно оставить в рядах ВЛКСМ и воспитать.

ПОЛУПАНОВ: Оставили ли бы его в партии?

ОТВЕТ: Если бы он был членом партии, то его надо было бы исключить.

ПОЛУПАНОВ: Вы считаете, что за аполитичные поступки из партии нужно исключать, 
а из комсомола нет?

ОТВЕТ: Его все же можно воспитать.

МИЛОРАДОВ: На ф-ском бюро мы не успели рассмотреть. С. Н. достаточно взрослый, 
он много знает, не первый раз в высшем заведении, он понимал, куда идет, 
стихийности в его поступке меньше всего. И пошел он потому, что думал именно 
так, и думал, что мы его перевоспитаем. Ведь есть поступки, за которые 
сурово наказывают. Мне кажется, что за этот поступок его надо исключить 
из рядов ВЛКСМ. У бюро группы еще мало опыта, школьные убеждения.

САБЛИН М.19: Я согласен с Милорадовым, что С. Н. парень неглупый, способен 
разобраться в обстоятельствах. Я считаю, что человек с таким настроением 
не должен быть в рядах ВЛКСМ, и твое поведение антисоветское, и тебе не 
место в комсомоле.

ПОЛУПАНОВ: Я не скажу, что он закоренелый антисоветчик, это произошло потому, 
что у него нет коммунистических убеждений. Сейчас пошла тенденция критики: 
«все критикуй». Человек в этих вопросах много не понимал и не слышал о 
них, но он сразу решил идти зашищать законность. От кого? У него не было 
никаких убеждений, в комсомоле нужно не только воспитывать, надо иметь 
взгляды в духе комс. убеждений, а пока их нет. Ему не место в комсомоле.

ХАСБУЛАТОВ: Предлагаю исключить из рядов ВЛКСМ за нарушение советской легальности 
и действия, несовместимые с советским комсомолом.

КРАЙНОВ: Комсомольцы первого курса должны понять, что комсомол не только 
воспитывает, но и имеет устав, а этот поступок — нарушение устава.

С. Н.: Меня обвиняют в антисоветском выступлении, но ведь они караются по 
закону, а я не знал, что это антисоветское выступление.

ПОСТАНОВИЛИ: Исключить из рядов ВЛКСМ С. Н., студента I курса биолого-почвенного 
ф-та, за политическую незрелость, проявленную в участии в антисоветском 
митинге на Пушкинской площади 5 декабря 1965 г.

<...>

СЛУШАЛИ: Персональное дело Г.Н., студентки 5 курса ф-та журналистики.

КРАЙНОВ: Как вы оказались на площади? Какое участие вы принимали?

ОТВЕТ: На курсе услышала о демонстрации, когда сидела в коридоре.

КРАЙНОВ: От кого услышали?

ОТВЕТ: Услышала в коридоре, что на площади Пушкина будет собрание, которое 
будет требовать гласности суду [так в тексте] над Синявским. Пошла туда 
посмотреть, мне было интересно.

ХАСБУЛАТОВ: Вы были уверены, что там что-то будет?

ОТВЕТ: Я услышала, что там будет митинг, который будет требовать гласного 
суда над Синявским.

КРАЙНОВ: Вы не задумывались над тем, что это требование выдвигалось в день 
Конституции?

ОТВЕТ: Нет, я этого не уяснила.

ПОЛУПАНОВ: Что вы там делали?

ОТВЕТ: Стояла, ходила. Подходили какие-то женщины, и я им объяснила, что 
здесь происходит.

ПОЛУПАНОВ: Как вы расценивали это событие?

ОТВЕТ: Как провокацию.

АЛЕШИН: Вы слышали о СМОГе раньше?

ОТВЕТ: Не слышала, услышала на площади.

ПОЛУПАНОВ: Что вы слышали о Синявском?

ОТВЕТ: Знала, что он предатель; передавал информацию о Советском Союзе.

КРАЙНОВ: Зная это, вы пришли на площадь, чтобы участвовать в этом митинге.

ОТВЕТ: Я думала, что там будет митинг, который выскажет свое отрицательное 
отношение к Синявскому.

ПОЛУПАНОВ: Как вы понимаете, что такое гласный суд и что такое негласный 
суд?

ОТВЕТ: Гласный — это когда есть присутствующие и затем этот процесс печатается 
в газете.

КРАЙНОВ: Какие разговоры вы вели там?

ОТВЕТ: Подошла ко мне женщина, которая спросила, что здесь происходит. 
Я сказала. Мне сказали, что эту демонстрацию организовали СМОГисты.

ПОЛУПАНОВ: Вы считаете эту демонстрацию законной?

ОТВЕТ: Незаконной.

ХАСБУЛАТОВ: Почему Вы считаете, что незаконно увозят людей?

ОТВЕТ: Я не видела, почему их увозят, и сказала, что это неправильно.

САБЛИН: А почему вы сейчас считаете это действие незаконным?

ОТВЕТ: Мне сказал Ярошенко20, парторг 2 курса, что им сказали, что суд 
будет гласный.

ХАСБУЛАТОВ: Каких товарищей вы там встретили?

ОТВЕТ: Балушева, Коновалова...²¹

КРАЙНОВ: Есть ли у вас принципы?

ОТВЕТ: Есть.

КРАЙНОВ: Вы ведь [не?] политик, что вы там делали?

ЗЕНОВ: Обращались ли вы к кому-нибудь за разъяснениями по этой демонстрации?

ОТВЕТ: Не обращалась, но я думала, что все будет как обычно, и пошла посмотреть.

ХАСБУЛАТОВ: Какую работу вы вели на факультете?

ОТВЕТ: Профорг, член спортсовета, была на целине.

КРАЙНОВ: Где вы были на практике?

ОТВЕТ: В Москве и Барнауле.

КРАЙНОВ: Кто ваши родители?

ОТВЕТ: У меня только отец.

БУРМИСТРОВ22 (от курса): Для нас это большая неприятность. Нужно знать 
ее, она всегда искренна. Она шла туда, потому что там соберется молодежь, 
которая осудит Синявского, Г. Н. — хороший человек, и журналист из нее получится 
хороший.

КРАЙНОВ: Если я думал одно, а увидел другое, мне надо было либо бороться 
за правду, либо вести себя беспринципно, она ведь выпускница ф-та журналистики.

ОТВЕТ23: Она, конечно, не права. Она должна была уйти или вмешаться в это 
дело вместе с другими, чтобы разбить этих «организаторов».

СОКОЛОВ24: Вы уверены, что она там была случайно, что она не принимала 
участия?

ОТВЕТ: Она не права, что не вмешалась.

ОТ КУРСА: Она живет одна на одну стипендию. Я спросил Г. Н. еще за несколько 
дней до этой демонстрации, кто такие Синявский и др. Она ответила: «Это 
подонки! Их только стрелять надо». Когда она разобралась в том, что там 
происходит, то сказала четверым ребятам с 4 курса: «Уходите, ребята, нам 
здесь делать нечего».

КРАЙНОВ: Почему она сама оттуда не ушла, а других предупредила?

[ОТВЕТ:] Я очень жалею, что она туда пошла. Сейчас ей трудно говорить, 
потому что сейчас только было бюро курса.

ХАСБУЛАТОВ: Она знала, кто увозит этих демонстрантов, и говорить, что это 
фашистские методы ... [так в тексте] За это мы с нее спросим.

ОТВЕТ: Она могла сказать это сгоряча.

ПОЛУПАНОВ: У вас был фотоаппарат?

ОТВЕТ: Нет.

ВОПРОС: У вас был разговор после демонстрации с Ярошенко? 

ОТВЕТ: Когда я возвращалась домой, то встретила Ярошенко. Он сказал: «Ты 
мне кажешься нездоровым человеком», что со мной будут говорить в другом 
месте, что удивляется, как я работала в газете, еще говорил о моих друзьях. 
Я ответила, что это методы 1937 г., что он мне угрожает, что я его не боюсь.

КЛИМАНОВ25: Мне известно, но я не могу подтвердить, что она пошла туда 
намеренно.

ОТВЕТ: Это ложь! Я не знала.

БАЙДАШИН26: Для меня с самого начала было ясно, что участие ее в демонстрации 
было вызвано политической незрелостью. В ходе бюро выяснилось, что она 
разобралась, что это была провокация. Вина ее в том, что она не ушла оттуда. 
Мы исходили из того, что по одному этому факту ее нельзя судить так строго. 
Поэтому мы предложили объявить ей выговор с занесением в учетную карточку.

ПОЛУПАНОВ: Как ты оцениваешь ее поступок? Знала она или не знала, хотела 
ли этого или не хотела, говорить в таком положении фразы о фашистских методах 
— это не говорит о том, что она палец о палец не ударила.

ОТВЕТ: Мы исходили из конкретного случая. Мы хорошо знаем Г.Н. и считаем, 
что с ней это больше не повторится. Это, конечно, нарушение Устава ВЛКСМ.

АЛЕШИН: Здесь говорилось, что в этой организации27 все шизофреники, этого 
нельзя сказать. Цели у этой организации антисоветские, и уже неважно, как 
комсомолец способствовал им, с целью или без цели, кроме того, Г.Н. — человек 
с почти законченным высшим образованием.

ПОЛУПАНОВ: Если первокурснику можно поверить, то вам я не верю, что вы 
не знали, что там будет. Вы уже без пяти минут специалист. Вы там продемонстрировали, 
что вам не место в комсомоле. Если в первый раз мы подошли мягко к такому 
выступлению, то ведь это повторилось и приняло совсем другие размеры — 
это прямая антисоветчина.

ФОМИЧЕВ: Комсомольцы должны четко уяснить, по какую сторону им стоять. 
И вот Г. Н. вольно или невольно очутилась по ту сторону. Неправильную позицию 
занимают члены бюро курса, нужно правильно оценивать поступки. Я присоединяюсь 
к мнению Алешина.

ЗЕНОВ: Мне кажется, что подход членов бюро курса к этому неправильный. 
Присоединяюсь к мнению Алешина.

ПОЛУПАНОВ: Я хочу предложить, чтобы вынести решение просить деканат о пребывании 
Г. Н. в стенах университета.

Г.Н.: Я уже говорила, что шла туда из любопытства, не знала, что там будет, 
почему вы мне не верите? Я уже сказала, что все поняла, только не там, 
а позже. Почему вы не провели работу? Не объяснили, что там будет?

КРАЙНОВ: Почему вы не узнали об этом в бюро?

Г. Н.: Я считаю, что это слишком тяжелая кара — выгонять из комсомола за 
то, что я один раз споткнулась.

ПОСТАНОВИЛИ: Исключить Г.Н. из рядов ВЛКСМ и просить деканат поставить 
вопрос о профессиональной пригодности за политическую незрелость, проявленную 
в участии в антисоветской демонстрации на Пушкинской площади 5 декабря 
1965 г.

№ 8 от 15 декабря 1965 г.

<...>

СЛУШАЛИ: Персональное дело студента ф-та журналистики (4 курс) Н-ва

Н-в: Я попал туда случайно, мне нужно было в магазин Дружбы 28. Он был закрыт. 
У памятника я увидел человек 200. Увидел своих товарищей, поговорил с ними, 
они сказали, что здесь хотели организовать демонстрацию.

АЛЕШИН: Вы раньше что-нибудь об этом слышали?

ОТВЕТ: Слышал, что арестовали Синявского и что хотят устроить демонстрацию. 
Я хотел готовиться к семинару по истории КПСС, пошел в библиотеку им. Ленина, 
она оказалась закрытой. В это время подъехало маршрутное такси. Шофер сказал, 
что едет к площади Пушкина. Я сел и поехал. Это было где-то в 18.30 час. 
Я там стоял и смотрел. Там затерло в толпе Большевицкого29, и я помог ему. 
Рядом дружинники взяли старика30. Толпа сомкнулась, и нам пришлось помочь 
ему выбраться. Этот старик размахивал Конституцией, он требовал посадить 
его в машину вместе со студентами, кричал: «За что их посадили?!»

ХАСБУЛАТОВ: Что вы подумали об этой толпе? Какой вывод сделали?

ОТВЕТ: Сначала я подумал, что спрашивают лишние билеты в «Россию» или кого-то 
задавили. Потом я услышал, что здесь должна быть демонстрация. Я понял, 
что это толпа провокаторов.

АЛЕШИН: От кого вы услышали об этой демонстрации?

ОТВЕТ: Я услышал об этом в коридоре; о том, что арестовали Синявского, 
знал из критики «Нового мира»31 [так в тексте]. В коридоре у стенгазеты 
стояли студенты и говорили об этом, проходя мимо, я все слышал.

АЛЕШИН: Слышали ли что-нибудь о листовках? Кто такие СМОГисты?

ОТВЕТ: Слышал, что в листовке приглашали принять участие в демонстрации.

КРАЙНОВ: Конкретнее обо всем.

ОТВЕТ: Стояли у газеты, и я услышал, что будет демонстрация, что есть листовка, 
в которой призывают принять участие в демонстрации. Потом я забыл об этом. 
Попав на площадь, я увидел толпу. Встретил друзей, спросил, что там происходит. 
Мне сказали. Затем я увидел, как нескольких тащили дружинники. Затем этот 
старик кричал с парапета, махал какой-то бумажкой, затем его увезли.

ФОМИЧЕВ: Почему вы не ушли с площади?

ОТВЕТ: Узнав, что там происходит, я ушел очень скоро. Это глупость с моей 
стороны.

ПОЛУПАНОВ: Какое у вас отношение к этому событию и о чем вы беседовали 
с Г.?

ОТВЕТ: Я сказал, что здесь большую часть составляют дружинники. Мы пытались 
выяснить, кого и за что вылавливают. Мы обращались к капитану милиции за 
разъяснением. Я не мог понять, что там происходит, пока не увидел этого 
старика. Было любопытно.

ФОМИЧЕВ: До старика ведь были лозунги. Вы не поняли их сущность?

ОТВЕТ: Я спросил, и ребята разъяснили.

ЗЕНОВ: Услышав это в коридоре, неужели вы не заинтересовались?

ОТВЕТ: Нет, потому что я слышал раньше о СМОГистах, знал, чем все кончалось, 
и считал, что это глупая затея.

ПОЛУПАНОВ: О чем у вас был разговор с Г. Н.?

ОТВЕТ: Разговор был такой назначительный, что я его сейчас не помню.

ХОДЖЕНКО: Он попал туда случайно, побыл там 40 минут. Он оказался игрушкой, 
оказавшись там. Я знаю, что он дисциплинированный, умный, хороший профорг 
группы. Я думаю, что он все понял, осознал, какую роль он сыграл. Он заслуживает 
наказания. Бюро ему вынесло выговор с занесением в учетную карточку.

ПРИЛЕПИН32: Почему он здесь не может все объяснить?

ОТВЕТ33: На бюро он все объяснял четко, здесь он, наверное, растерялся. 
На бюро он четко сказал, что это антисоветская демонстрация и он оказался 
игрушкой.

БАЙДАШИН: Он сказал на бюро, что был не прав, что оставался там в течение 
40 минут и что там была антисоветская демонстрация. Мне кажется, что за 
то, что он был там и не разобрался сразу, он заслуживает наказания, но, 
учитывая большую случайность, постановили объявить ему выговор с занесением 
в учетную карточку.

Н-в: Я не знал, что вам нужно слушать мое раскаяние, и я думаю, вам не 
нужно говорить по-школьному. С самого начала я думал, что это глупая затея 
и несерьезная. Я думаю, что там были какие-то недоумки.

ФОМИЧЕВ: Я дважды сталкиваюсь с Н-вым при слушании его на бюро курса и 
здесь. Мне кажется, что он ведет себя двойственно. Вы говорили, что он 
попал туда чисто случайно, я думаю, что это не было случайностью. Мне кажется, 
выбор наказания неправильный. Это произошло потому, что Н-в разбирали после 
Г. Н. Он прошел слишком легко.

ПОЛУПАНОВ: Не подвергается ли вопрос о времени пребывания сомнению?

ОТВЕТ: Я точно не знаю, но у меня нет основания не верить ему, но я не 
верю в эту случайность.

АЛЕШИН: Одинакова была оценка поведения Г.Н. и Н-вым?

ОТВЕТ: Нет. У нее — беспринципное поведение. А Н-в попал туда случайно 
и был там недолго.

КРАЙНОВ: В силу каких причин у ф-та создалось впечатление о том, что он 
попал туда случайно?

ОТВЕТ: На бюро он вел себя четко, без виляний. Ребята мне сказали, что 
он был там случайно, и я поверил.

ИВАНОВ: Мне непонятно, почему он попал туда случайно, человек, который 
живет 4 года в Москве и пользуется библиотекой, знает, что в праздничные 
дни библиотеки закрыты и книжные магазины тоже. Поэтому случайность здесь 
не очевидна. Мне кажется, что вы были не согласны. Мое предложение — исключить 
из рядов ВЛКСМ.

ЗЕНОВ: Слушая вас, складывается такое впечатление, что вам нельзя верить. 
Вы журналист, все события в стране заостряют ваше внимание. Мне не ясно, 
почему, идя на Советскую пл., вы оказались на площади Пушкина. В случайность 
я не верю. Присоединяюсь к мнению Иванова В.

АЛЕШИН: Когда ты узнал об этой демонстрации, то должен был поставить перед 
собой вопрос, что за демонстрация, что она преследует и на кого работает. 
Услышав об этом в коридоре, ты должен был сообщить об этом в бюро ВЛКСМ, 
если ты человек политически грамотный. Не понятно отсутствие твоей профессиональной 
точки зрения и твое пассивное присутствие там. Ты был обязан все понять, 
ведь ты уже на 4 курсе. Мое предложение — исключить из комсомола.

ФОМИЧЕВ: Один и тот же проступок совершили два товарища, и они ведут себя 
совершенно по-разному. Один правдиво обо всем рассказывает, другой конкретно 
почти ничего не говорит. Я присоединяюсь к мнению об исключении из комсомола.

ПОЛУПАНОВ: Разница между Г.Н. и Н-вым есть, но есть и другая сторона этого 
дела. Г. знала о том, что там будет, и поехала туда, имея возможность подумать 
об этом раньше. Поведение Г. Н. там было более активным. Н-в туда и позже 
приехал и раньше ушел, ничего не говорил. Я предлагаю выговор с занесением 
в учетную карточку и предупреждением.

ХАСБУЛАТОВ: О том, как вела себя Г.Н. на митинге, мы узнали из ее слов. 
У Н-ва все наоборот. Элемент случайности здесь как-то не вяжется. Он ведет 
себя неправильно и неискренно на бюро. Я предлагаю исключить из комсомола.

БАЙДАШИН: Мне кажется, есть смысл провести разницу по мере участия в этом 
событии между Г. Н. и им. Я прошу членов бюро вынести выговор. Это будет 
сильным наказанием.

МИЛОРАДОВ: Поведение его и Г.Н. — это одно дело, но мы разбираем участие 
в этом событии. Нужно учесть тот факт, что он принимал во всем этом значительно 
меньшее участие. Я за строгий выговор.

ФИСЕНКО34: У меня сложилось мнение, что ваше появление там не случайно, 
журналист во всех случаях пойдет на демонстрацию. Я за исключение.

РАМИЛЬ АЛЬВАРЕС35: Я не вижу искренности в поведении здесь комсомольца 
Н-ва Идя сюда, он был обязан иметь свое мнение, а у него нет здесь оценки 
этой антисоветской демонстрации. Я за исключение.

Н-в: Здесь обвинили меня в неискренности, я не могу ничего добавить. Я 
проехал остановку Советской площади и вышел недалеко от пл. Пушкина.

КРАЙНОВ: Ведь ты комсомолец и журналист, это накладывает на тебя обязанности, 
с которыми ты справится не смог. Я за строгий выговор.

ПОСТАНОВИЛИ: За политическую близорукость, за беспринципность, проявленные 
во время антисоветской демонстрации на пл. Пушкина 5 декабря, исключить 
Н-ва из рядов ВЛКСМ.

СЛУШАЛИ: персональное дело студента IV курса филологического ф-та (веч. отд.) 
МОЛЧАНОВА

МОЛЧАНОВ: Я хочу, чтобы вы меня поняли. Я знал Синявского, ничего криминального 
у него не находил. Узнал об этой демонстрации случайно, до этого я болел 
и неделю не был на факультете. Попал туда случайно. Сейчас я знаю, что 
это антисоветская демонстрация. А тогда я не знал, что это за демонстрация. 
Когда мы туда пришли с Шопиным36, к нам подошел Смирнов37 и сказал, чтобы 
мы ушли, иначе нас исключат. Мы возмутились, за что; мы там ничего не делали. 
Затем преподавательница с экономического ф-та38 тоже говорила, чтобы мы 
ушли. Мы там ничего не делали, только стояли. Я не понимал, какие там драки, 
кого увозят.

ЗЕНОВ: Расскажите подробнее.

ОТВЕТ: Я зашел в кафе «Марс» выпить кофе. Там зашел разговор об этой демонстрации. 
Из кафе пошел на пл. Пушкина, встретил там филологов. Я пришел туда в 18.00. 
Там ни о чем не говорили. Я стоял ждал, когда будет митинг. Знал, что митинг 
будет в защиту Синявского. Как я об этом узнал? Ну, в кафе шел разговор.

ПОЛУПАНОВ: Что вы думали об аресте Синявского?

ОТВЕТ: Я ничего не думал. Я пришел туда из любопытства, это естественно.

ПОЛУПАНОВ: Вы часто повторяете «мы». Кто это мы? Как вы вели себя на площади?

ОТВЕТ: Я вел себя совершенно пассивно, не принимал никакого участия. Был 
я там с Шопиным. Других не буду называть, потому что они нормальные советские 
ребята, а вы их будете вызывать, как меня.

ПОЛУПАНОВ: Вы считаете, что мы поступили с вами неправильно?

ОТВЕТ: Вы ведь ведете речь задним числом. Я тогда действительно не понимал, 
что там происходит.

ПОЛУПАНОВ: Если вы не хотите говорить, что там делали и кто еще там был, 
тогда вопрос ясен.

ПОСТАНОВИЛИ: За политическую незрелость, проявленную в участии в антисоветской 
демонстрации на пл. Пушкина 5 декабря 1965 г., исключить МОЛЧАНОВА из рядов 
ВЛКСМ.

СЛУШАЛИ: Персональное дело аспиранта филологического ф-та ДРАНОВА.

ДРАНОВ: Я узнал в среду, что организовывается «некое» собрание. Когда я 
спросил, что это будет за собрание, мне ответили, что оно устраивается 
СМОГистами и что оно будет заслуживать внимания. Конкретно о мотивах я 
узнал в понедельник. Раньше я слышал о Синявском. Мы решили пойти посмотреть. 
Мое отношение к СМОГистам было отрицательное. Поскольку я литературовед, 
мне было интересно взглянуть на людей, с которыми я не согласен. Мы пришли 
туда в 18.00. Там я встретился с парторгом группы39. Спросил, что происходит, 
мне не объяснили. Затем увидел плакат. Что на нем было написано, не прочитал. 
Затем толпа заметалась, начали увозить. Ко мне подошла женщина, которая 
сказала, чтобы мы ушли. Здесь я потерял своих друзей в толпе, нашел их 
минут через 10, и в 18.50 мы ушли.

АЛЕШИН: От кого вы узнали о демонстрации?

ОТВЕТ: От студента III курса Зубарева.

ПОЛУПАНОВ: Так вы не узнали от Зубарева о Синявском?

ОТВЕТ: Упоминалось его имя, но конкретного ничего не было.

АЛЕШИН: В каком плане шло обсуждение этого события до его прохождения [так 
в тексте]?

ОТВЕТ: Обсуждение шло о СМОГистах. Сам я ходил на площадь Маяковского40 
и имел представление об этих щенках.

ПОЛУПАНОВ: С какими товарищами вы были?

ОТВЕТ: Один работает в аэропорту, друг по даче, другой — работает в «Современнике», 
Негалюк, это хороший парень.

На площади я встретился с Зубаревым и Воробьевым с [3-го] курса, и еще 
там были товарищи, которых я не знал.

ЗЕНОВ: Как вы оценили событие?

ОТВЕТ: Несомненно, что за эти 10 дней моя точка зрения изменилась. Вся 
картина предстала довольно ясно. Я понял, что это организовано не СМОГистами, 
а более серьезной организацией. Когда я прочитал листовки, то все понял. 
Те, кто организовывал это, рассчитывали на толпу зевак. Мое появление там 
явилось ошибкой. Если я ничего не мог сделать, то мой долг был уйти. Я 
поступил не как сознательный комсомолец.

ПОЛУПАНОВ: Вы знаете, что решение бюро — исключить вас из рядов ВЛКСМ. 
Вы считаете решение бюро правильным?

ОТВЕТ: Я был связан с комсомолом очень тесно, провел все мои молодые годы. 
Я могу просить лишь оказать мне доверие оправдать звание комсомольца.

КРАЙНОВ: Ты согласен с решением бюро?

ОТВЕТ: Нет.

СИДОРИН41: Сегодня у нас было расширенное заседание42, мы все были за исключение 
Дранова из аспирантуры каф. зарубежной литературы. Раньше на собрании мы 
голосовали за вынесение выговора. Там выступали его товарищи, которые говорили, 
что это его первая ошибка, он очень активный товарищ. Учитывая, что это 
случилось с ним впервые, мы решили его оставить в комсомоле.

ПРИЛЕПИН: Вы сказали, что на кафедре стоял вопрос об исключении из аспирантуры, 
как он решился?

ОТВЕТ: Его исключили из аспирантуры.

ХАСБУЛАТОВ: Сколько комсомольцев на кафедре?

ОТВЕТ: Четыре.

ПОЛУПАНОВ: Единогласно ли решили исключить из аспирантуры?

ОТВЕТ: Нет.

ЖУРАВЛЕВА43: У него идеологическая профессия. Он, будучи аспирантом, будет 
преподавать и учить других, поэтому его исключили из аспирантуры. Он не 
инженер. Мы просим о снисхождении к нему. Он придет в новый коллектив, 
и ему будет трудно работать, трудно будет без комсомола.

ХАСБУЛАТОВ: Почему вы считаете, что к инженеру меньше требований, чем к 
филологу?

ОТВЕТ: Ведь он идеологический работник, он должен учить других, поэтому 
я за исключение из аспирантуры, но за выговор по комсомольской линии.

ЛАПШИН: Я согласен, что Дранов совершил такой поступок, который заслуживает 
наказания. Но он ведь аспирант всего два месяца. Исключить из аспирантуры 
его надо, но ведь комсомол должен воспитывать. Он 5 лет был в университетском 
комсомоле.

АЛЕШИН: Согласны ли вы с мнением бюро в оценке этого события?

ОТВЕТ44: Я согласен с оценкой этого события как нежелательным фактом, но 
с мерой наказания не согласен.

КОМАРОВА Е.45: На бюро было много вопросов. Было недоумение, как он оказался 
в подобной ситуации. Я знакома с ним по заседаниям НСО. Когда стоял вопрос 
об исключении из аспирантуры, голосовали все, а когда стоял вопрос об исключении 
из рядов ВЛКСМ, мнения четко разделились: 6:6. Я проголосовала за исключение. 
Сейчас я остаюсь на своей точке зрения.

АЛЕШИН: Как Дранов вел себя на бюро?

ОТВЕТ: Хорошо.

ЗЕНОВ: Я учился вместе с Драновым. Знаю его как студента и товарища. Мне 
было трудно разобраться, как он попал в такую ситуацию. На партбюро его 
поведение было неожиданным, он вел себя растерянно, давал противоречивые 
показания. Во время учебы он был противником всех «левых» и «правых» . 
Мне кажется, что ставить вопрос об исключении из комсомола нельзя. Он очень 
молод, ему 22 года и уже аспирант, это говорит о его уме, но одновременно 
и об отсутствии жизненного опыта. Я считаю, что строгого выговора с занесением 
в учетную карточку будет достаточно, это будет суровым наказанием, и прошу 
бюро одновременно ходатайствовать о неотчислении из аспирантуры. Я думаю, 
что он сможет искупить свою вину и станет большим хорошим ученым.

АЛЕШИН: Мне хочется сказать по сути дела. Дранов знал об этой демонстрации, 
взрослый человек, учится в аспирантуре. Очень у него легковесно все получается. 
Возникал ли у тебя вопрос, что там будет за демонстрация? Мне кажется, 
что у тебя неправильное отношение к СМОГистам, т.к. это организация не 
«юнцов», и во что выливаются их действия, мы знаем.

ХАСБУЛАТОВ: Я был на ф-ском бюро. Сегодня я еще раз убедился, что парень 
умный и может правильно разбираться. Ты знал об этом событии за три дня, 
и когда хорошо знакомый тебе человек 46 говорит, что будет демонстрация, 
но не говорит, что за демонстрация, то мыслящий человек требует объяснения. 
Я не сомневаюсь в искренности того, что ты не знал, куда идешь и зачем. 
Другая сторона. Ты активный комсомолец и идешь на подозрительные сборища. 
Мне кажется, что за каждый поступок человек должен понести наказание. Я 
за предложение Алешина.

ЖДАНОВ47: Хасбулатов говорит, что Дранов сможет вернуться в комсомол, принимать 
активное участие. Стоит ли принимать такие меры, чтобы временно дать ему 
возможность исправляться вне рядов комсомола? Я согласен, что он знал и 
понимал, но он все-таки ушел оттуда. Мне кажется, что нужно вынести выговор.

ВОРОБЬЕВ48: Я за то, чтобы оставить в комсомоле.

ПОЛУПАНОВ: Я поддерживаю предложение Алешина и Хасбулатова. Мне кажется, 
что Дранов не имеет тех убеждений, которые должен иметь комсомолец. Почему 
он не подумал, что это будет за демонстрация? Услышав где-то, что что-то 
будет, сразу идет туда. Однако следует отметить, что Дранов хорошо подготовился 
к сегодняшнему бюро и хорошо выступил. Если вы поняли, какую вы роль сыграли, 
то вы сможете вернуться в комсомол.

ДРАНОВ: Я разделяю мнение бюро о том, что я поступил беспринципно и что 
я политически был близорук. Я совершил ошибку, я хочу одного — доверия 
как к комсомольцу, и убежден в одном — что смогу оправдать это доверие. 
Я прошу не отсекать мне пути в комсомол, оказать мне доверие как человеку, 
который может своими делами и смыть свою вину.

КРАЙНОВ: Я гуманен к тем ребятам, которые вынуждены были заниматься там 
на площади с участниками, а не к тем, которые мешали им.

ПОСТАНОВИЛИ: За политическую близорукость, беспринципность, проявленные 
в участии в антисоветской демонстрации на пл. Пушкина 5 декабря 1965 г. 
исключить ДРАНОВА из рядов ВЛКСМ.

№ 10 от 5 января 1966 г.

<...>

СЛУШАЛИ: Персональное дело М.А., чл. ВЛКСМ, студента 2 курса в/о филологического 
ф-та.

М.А.: Попал туда случайно. Увидел эту толпу, ну и полюбопытствовал. Я хотел 
идти в кино, билетов не было. Ну, и попал туда. В сторонке увидел знакомых 
ребят, подошел к ним. Спросил, в чем дело. Они мне толком ничего не ответили. 
Сами, говорят, не знаем.

Ко мне подошла какая-то женщина [Козельцева?] и сказала, чтобы я уходил. 
Спросила, откуда я? Я ответил. Потом еще парень49 подходил. Говорил то 
же самое. Меня это возмутило. Потом еще подошла женщина и сказала, чтобы 
я уходил. Мы с ребятами не ушли. Меня посадили в машину и отвезли в милицию. 
Там я все рассказал, и меня отпустили. Я находился в милиции всего минут 
15. Относился ко всему нейтрально.

ПОЛУПАНОВ: Вы сейчас работаете?

ОТВЕТ: Нет. Я вернулся поздно из геологической экспедиции и сейчас нагоняю 
запущенный материал.

КРАЙНОВ: Когда вы в последний раз платили чл. взносы?

ОТВЕТ: Кажется, в сентябре.

ПОЛУПАНОВ: Какую общественную работы вы выполняли?

ОТВЕТ: Участвовал в спортивных соревнованиях. Я хотел работать, но мне 
не давали поручений. Никаких общественных поручений я не выполнял.

ХАСБУЛАТОВ: Он комсомолец, он обязан не только платить взносы, но и принимать 
участие в жизни комсомола. А ты отошел в сторону. Мое мнение, исключить 
из рядов ВЛКСМ.

ПОЛУПАНОВ: 5 декабря был День Конституции. В этот день некие люди пришли 
на площадь Пушкина требовать гласного суда над Синявским и Даниэлем, хотя 
они и сейчас еще не знают, какой будет суд. В числе этих людей оказались 
и вы. Вы не смогли разобраться в событии. И вторая сторона. Вы, будучи 
комсомольцем, не выполняли никаких общественных поручений. Зачем же быть 
в комсомоле? Мое мнение — исключить из рядов ВЛКСМ.

ПОСТАНОВИЛИ: За политическую близорукость, проявленную в участии в антисоветской 
демонстрации на пл.Пушкина 5 декабря 1965 г., за утерю всякой связи с комсомолом 
и за бездеятельность в рядах комсомола исключить М.А. из рядов ВЛКСМ.

№ 13 от 2 февраля 1966 г.

<...>

СЛУШАЛИ: Персональное дело С.Б., студента V курса ф-та журналистики.

С.Б. рассказывает, что вечером 5 декабря он решил поехать в центр Москвы, 
чтобы посмотреть народные гуляния, посвященные Дню Советской Конституции. 
На пл.Пушкина увидел скопление народа и подошел к толпе. Увидел нескольких 
знакомых студентов с ф-та, спросил у них разъяснения. Ему ответили, что 
этот митинг организован в защиту Даниэля и Синявского. Подробностей мне 
никто не сказал. Я еще несколько раз подходил и к оперативникам, и к представителям 
милиции, с целью — выяснить подробности о происходящем, но никто мне не 
сказал больше того, что мне было уже известно. Через некоторое время я 
увидел своего отца. Я был удивлен и спросил отца, почему он здесь. Получил 
ответ, что случайно. Потом он пошел в середину толпы и начал что-то говорить. 
Зная его болезненное состояние, я попытался подойти к нему и увести его 
домой. Но мне этого не удалось сделать, а оперативники начали крутить руки 
отцу. Увидев это, я крикнул: «Отпустите его, сволочи!» После этого меня 
забрали в оперотряд. Уточняю, что отец в толпе читал Конституцию.

ПОЛУПАНОВ: Коль вы начали говорить об отце, расскажите о нем подробнее...

С.Б.: Он инженер-геодезист, долгое время работал по заданиям Генерального 
штаба и Министерства обороны. Сейчас он пенсионер, нервнобольной человек, 
несдержанный и порою вспыльчивый, имеет резкий и прямой характер.

ЗЕНОВ: Что вы знали раньше о Синявском и Даниэле?

ОТВЕТ: Знал, что они печатались в иностранной прессе.

ВОПРОС: Где вы живете?

ОТВЕТ: Под Калининградом.

ХАСБУЛАТОВ: И вы приехали только для того, чтобы посмотреть гуляния?

ОТВЕТ: Да.

ХАСБУЛАТОВ: Как вы оценили обстановку на пл. Пушкина?

ОТВЕТ: Я понял, что это вредит нам.

ЛИХОЛИТОВ В.50: С. Б., как журналист, должен был трезво оценить обстановку 
и разобраться в происходящем. Этого С. не сумел, потому мы и наказали его 
серьезно — объявили строгий выговор с занесением в учетную карточку.

СУКАЛИНОВА Л.: Нельзя С. Б. упрекать в умышленном участии в митинге 5 декабря, 
хотя он и совершил большой проступок.

ПАРХОМЕНКО Н.51: Борис — хороший парень, ребята в группе его уважают, попал 
он на пл. Пушкина совершенно случайно, и его достойно наказали, осудив его 
проступок.

БЕРЕЗИН В.: Я учусь в одной группе с С.Б. Он внимателен к товарищам, старательный, 
ничего плохого никогда не делал, был активным профоргом.

АЛЕШИН: Когда С.Б. был избран в курсовое бюро?

ОТВЕТ: С.Б. был избран в бюро в сентябре 1964 г., а недавно его избрали 
зам. секретаря курсового бюро ВЛКСМ.

ФОМИЧЕВ: Мне не понравились выступления ребят с курса. Не прозвучал голос 
осуждения. Критика не принципиальная.

ПОЛУПАНОВ: Ребята говорили о том, какой С.Б. хороший, но не говорили о 
его конкретных делах. Слишком много случайностей в деле С.Б. Полтора часа 
С.Б. находился на пл. Пушкина и не сумел узнать, что там происходит. Безусловно, 
это не комсомольское поведение. Считаю, что С.Б. нечего делать в комсомоле.

ХАСБУЛАТОВ: Мне думается, что ребята с курса напрасно говорят, что С.Б. 
необходимо было время, чтобы узнать, что происходит на площади и т.д. Он 
давно знает об аресте Синявского и Даниэля. От знакомых ребят узнает, что 
сборище в какой-то мере стремится защитить Синявского и Даниэля. И С. Б. 
не только не уходит оттуда, а и обзывает сволочами тех людей, которые стремятся 
навести порядок. Считаю недопустимым пребывание С.Б. в рядах ВЛКСМ.

АЛЕШИН: Считаю, что можно объявить С.Б. строгий выговор с занесением в 
учетную карточку и оставить в комсомоле. Парень он вобщем-то не плохой, 
и я думаю, что он серьезно подумает после случившегося о своей судьбе.

САБЛИН: Я поддерживаю Алешина.

КРАЙНОВ: С.Б., расскажите, пожалуйста, еще раз о своем поведении на пл. Пушкина.

С. Б.: Мне очень неприятно, что я оказался участником демонстрации. Я не 
смог понять там на месте, что это демонстрация антисоветская; она антисоветская 
в смысле реакции за рубежом, ведь она была зацепкой для шумихи против советской 
власти. Я попал впервые в такое положение и не смог правильно сориентироваться. 
В будущем я буду более решителен в такой ситуации.

ПОСТАНОВИЛИ: Исключить С. Б. из рядов ВЛКСМ за участие в антисоветской 
демонстрации 5 декабря 1965 г. на пл.Пушкина.

(ЦАОДМ, ф. 6083, оп. 1, д. 84, лл. 59-69, 70-80; д. 96, лл. 1, 3-4, 11, 13-15)

Объяснительная записка С.Н. в деканат биолого-почвенного факультета МГУ

Объяснение

Я, С.Н., был задержан во время так называемого «Митинга гласности». Узнал 
я о нем из «гражданского обращения», которое мне дал в ноябре незнакомый 
молодой человек. Дело происходило в кафе «Молодежном», когда я вступил 
в спор о творчестве Ф. Кафки, в частности о его новелле «Государь». «Гражданское 
обращение» в тот момент произвело на меня большое впечатление. Будучи сам 
глубоко убежден в принципиальной важности принципа гласности судопроизводства, 
как одного из основных принципов права, искренне думая, что участием в 
подобном митинге я буду содействовать укреплению социалистической законности, 
я пришел на площадь Пушкина 5 декабря.

Своей виной прежде всего считаю то, что я не разобрался, да и не пытался 
разобраться в подлинных целях митинга, которые не совсем понятны мне и 
в настоящее время. Как стало мне недавно известно, этим митингом воспользовалась 
империалистическая пропаганда в своих корыстных целях. Принимая участие 
в митинге, несмотря на мое убеждение, что я нахожусь тут только во имя 
советского строя, я невольно сыграл на руку нашим врагам. Митинг был не 
только не нужен, но и вреден, так как его, как неорганизованное по существу 
сборище, легко можно было превратить в антисоветский, что, наверное, кто-то 
и пытался сделать. Решение комитета ВЛКСМ является справедливым, но настолько 
тяжелым наказанием, что порой даже в это и не верится. Ведь шел-то я с 
искренним намерением способствовать укреплению социалистического законодательства, 
а тем самым и нашего общественного строя, а попал в ловушку буржуазной 
пропаганды.

14.12.65. С.Н.

(Архив МГУ, ф. 5, оп. 5л, д. 7590, л. 37)

Приказы ректората МГУ по личному составу⁵²

№ 45/у

г. Москва «12» января 1966 г.

Отчислить с 5-го января 1966 г. из числа студентов III филологического 
факультета отделения русского языка и литературы Воробьева Олега Ивановича 
за пропуски учебных занятий и неуспеваемость.

Основание: Решение комиссии по студенческим делам от 31-го декабря 1965 
г., утвержденное на заседании деканата 5/1-66 г.

№ 54/у

г. Москва «15» января 1966 г.

Отчислить из числа аспирантов филологического факультета Дранова Александра 
Васильевича за поведение, недостойное звания аспиранта Московского университета.

Основание: Ходатайство декана филологического факультета и представление 
заведующего и парторга кафедры истории зарубежных литератур.

(Архив МГУ, ф. 1, оп. 29л, д. 98, лл. 46, 54)

Рассказывает Александр Вольпин

Я услышал о репрессиях против студентов. Поднялся на филфак, стал что-то узнавать. Меня спустили вниз⁵³ на факультет журналистики, а там меня задержали. Декан факультета журналистики, Я.Н. Засурский, задерживал меня собственноручно на том основании, что я отношения к факультету журналистики не имею, а туда явился. Но вход на факультет без пропусков, я пришел — и все. Он чего-то от меня потребовал.

Я спросил:

— Почему вы себе позволяете, так со мной разговаривать? Кто вы?

— Я декан факультета.

— Так вы что, предлагаете мне убраться?

— Да.

И он ушел. Но у меня отобрали какой-то документ или пропуск и долго его не возвращали. Остававшийся со мной помощник Засурского все время приговаривал, что надо со мной разобраться — случай не такой простой. Я говорил: «Не мешайте выполнять распоряжение вашего декана, я собираюсь убраться».

— Так уходите.

— Отдайте мне документ!

В конце концов мне его вернули, и я ушел оттуда.

Рассказывает Людмила Поликовская

Вскоре началась сессия, и надо было сдавать зачет по истории КПСС. У меня по этому предмету всегда были пятерки, потому что я была довольно политизированная девочка и история партии (разумеется, не официальная, а подлинная) меня всегда интересовала. Поэтому факты я всегда знала, а концепция — дело несложное. И вдруг я заваливаю зачет. Вернее, меня заваливают — нагло, откровенно, цинично. Историю КПСС у нас вел некто Носов, в принципе, человек довольно добродушный, не любивший ставить «неуды». А тут, дьявольски улыбаясь, он говорит мне что-то такое: «То, о чем вы сейчас рассказали,— это седьмая ошибка Троцкого, а вы должны были рассказать девятую. Нет, вы ничего не знаете». И так он завалил меня два раза. Еще одна пересдача в таком же духе,— и отчисление из университета на законнном основании: академическая неуспеваемость.

Вся наша группа знала, что меня заваливают, и все хорошо понимали, за что. И вот группа пришла к Носову и потребовала принять у меня зачет в ее присутствии. И тут он сказал нечто совершенно неожиданное: «Идите и не волнуйтесь: я поставлю ей зачет!» Сначала ему не поверили и пробовали настоять на своем, он повторил свое обещание, и было в его голосе что-то такое, что заставило всех, хотя, может, и не до конца, ему поверить. Девчонки, а в группе были преимущественно девчонки, разошлись. А он мне сказал: «Идемте!» и пошел к выходу. Разговор происходил на факультете. Я решила, что он хочет принять зачет на кафедре истории КПСС, и спокойно пошла за ним. Но мы прошли через «психодром», мимо здания, где находилась кафедра, и пошли дальше по направлению к метро, а потом и сели в метро. «Ну, все! На Лубянку повез» — мелькнуло в голове. Но Лубянку мы благополучно проехали и вышли в Сокольниках. Идем через Сокольнический парк. А что значит парк? Это летом — парк. А зимой вечером — темно, народу никого — страшно! Но тут засветились какие-то огни, и мы подошли к какому-то зданию, которое оказалось шашлычной.

Входим мы в этот (достаточно уютный) шалман, он берет у меня пальто, проводит к столику, подает меню. «Что вы будете пить?» — ну, словом, весь ритуал, который выполняет мужчина, ухаживающий за женщиной и пригласивший ее в кабак.

— Давайте вашу зачетку! — он взял ее, поставил зачет и рассказал мне то, что я, собственно говоря, к этому моменту уже «вычислила».

— Зозуля (тупица и сволочь — Л.П.) сказал мне не ставить вам зачета. Сначала я думал так и сделать, но вы мне понравились. Ваше счастье, что вы напали на меня, а не на какого-нибудь аспирантика. Я — доцент, без пяти минут — доктор и вашего Зозулю не боюсь. Ничего он мне не сделает.

Тут он прочел мне небольшую лекцию о том, как надо жить молодой девушке: искать хорошего жениха, а не лезть в политику. И начал со страшной силой кадриться. И потом еще долго обрывал мне телефон, считал, что я должна с ним расплатиться.

...Я благополучно кончила университет, но эта история мне «аукнулась». Я очень хотела поступить в аспирантуру, все мои интересы были тогда в науке, я совершенно не представляла себе, что смогу заниматься чем-то другим. (Скажем, журналистикой, которой мне потом пришлось заняться и которая увлекла меня так, что я и думать забыла об аспирантуре.) У меня был диплом по ЛЕФу. Он тогда еще только-только вышел из спецхрана, никаких работ вокруг него еще не было, и мой диплом был на 90 процентов диссертацией. Оппонентом на моей защите был зав. кафедрой советской литературы А. Метченко — жуткая сволочь, кочетовский автор, но человек знающий и способный оценить работу. Какие дифирамбы он мне пел! Естественно, что в тот день моя научная руководительница Е. Скороспелова, ничего, естественно, не знавшая о моих грехах, сказала мне: «Теперь смело подавайте в аспирантуру! Алексей Иванович будет за вас».

...Увы, через несколько дней вызывает меня А. Метченко и говорит (не помню уж, впрямую или прозрачно намекнул), что посмотрел мое личное дело и ни о какой аспирантуре речи быть не может. И, видимо, решив подсластить пилюлю, великодушно предложил: «Хотите, я устрою вас в “Октябрь”?» Мое молчание он совершенно справедливо истолковал как знак несогласия. И, улыбаясь, добавил: «А в “Новый мир” я вас устроить не могу. Там моя рекомендация недействительна!»

Документы

Совещание в ЦК ВЛКСМ
Стенограмма заседания секции по вопросам идейно-политической работы среди студентов от 20 апреля 1966 г.

<...>

Л. ПОСПЕЛОВ54.

<...> Например, прошло дело Даниэляна [так в тексте] — Синявского. Была 
реакция в вузах, поскольку все считали себя причастными к интеллигентному 
кругу. Какой мог быть выход? Можно было бы кого-то порицать. Мы собрали 
весь актив из 400 человек, и весь наш зал был забит до отказа. Мы пригласили 
выступить у нас тов. Чечину — члена Верховного Суда, которая вела это дело 
Даниэляна — Синявского. Она два часа беседовала с ребятами. Может быть, были 
заданы ей и дикие вопросы, всякие задавались, но она великолепно справилась 
с этим делом. Прекрасно владеет речью. И должен сказать, что эффект был 
тот, который мы хотели.

Волна, которая могла бы начаться, она была снята. Была нормальная реакция, 
и было дано правильное представление. <...>

тов. КРАЙНОВ55.

<...> Во-первых, элемент политической неграмотности ребят <...> Неграмотность 
у нас. Вот возьмите дело Даниэля и Синявского.

тов. ГАНИЧЕВ56.

Ты говори все-таки о том, что делает комсомольская организация и комсомольцы 
Московского университета.

тов. КРАЙНОВ.

Да. Вот дело Синявского и Даниэля. 5 декабря, в день Конституции, наши 
студенты, группа студентов пришли к памятнику Пушкину. Там же собрались 
[так в тексте] всякое отрепье. Они встали на защиту Даниэля и Синявского, 
но не в этом дело, не в том, что эти люди пришли туда, к памятнику Пушкина. 
Эти люди пришли туда просто посмотреть, но когда их пригласили уйти оттуда, 
они не уходили. Наши ребята просили, и мы послали специальных людей. Люди 
поступили беспринципно. Пассивных тут не бывает. То, что нужно людям, они 
сделали. Классовый подход нужен. Комсомол — политическая организация, а 
если она политическая, то нужно подходить с политической точки зрения.

ГОЛОС ИЗ ЗАЛА.

К сожалению, это не записано в Уставе.

тов. КРАЙНОВ.

Да, к сожалению, не записано. Наш комитет комсомола четко отработал — всех 
457 из комсомола исключил за беспринципность. Если первокурсник работает 
— это одно, он дурачок, а если работают с 4—5 курса студенты факультета 
журналистики, это наши будущие советские журналисты, и на собрании делегации 
[так в тексте] нашего комитета комсомола в течении 4—5 часов доказывать, 
что это преступление перед комсомолом, то тогда вообще о классовой работе 
трудно говорить. Сейчас вы все разъедетесь домой, а нас это дело не кончилось. 
Мы должны как комсомольцы сказать одно слово, что если проходимцы собираются 
перед Мавзолеем Ленина, то организация комсомола должна выбросить их не 
только с Красной Площади, но и вообще из Московского университета. Это 
нужно всем и многим доказывать.

<...> И последнее. У нас одно большое опасение — проводить все по уставу 
в настоящей ситуации мы не имеем возможности. Это значит просто исключить 
из комсомола. Но исключить его через собрание, это долго и трудно.

Я предлагаю, может быть, в крупных первичных комсомольских организациях 
определить какое-то звено, чтобы можно было пользоваться окончательным 
правом исключения из комсомола. У нас в университете очень трудно определить, 
где первичная комсомольская организация. <...>

(ЦХДМО, ф. 1, оп. 5, д. 1160, лл. 20-21, 108-111, 113)

Рассказывает Юлия Вишневская

Потом повезли в больницу — в Кащенко, в детское отделение. Меня там держали, я думаю, месяца полтора-два. Особенно не лечили. Что-то давали, но я выплевывала. Меня там матом научили ругаться, до этого не ругалась, курить не давали. Ко мне относились лучше, чем к психам. Давали понять, что я — другое дело. Они были невероятно советские врачи. Очень плохо относились к больным детям.

Что я тогда об этом думала? Думала, что это очень большое безобразие и что это нарушение прав человека.

Помню, потом рыдала, когда узнала, что осудили Синявского и Даниэля. Стою, курю на лестнице под дверью своей квартиры и реву: напрасно все было, зря демонстрировали, зря стояли, все равно их осудили. Мама эту минуту использовала и говорила: «Ну, что ваша мышиная возня? Вы все равно ничего не сделаете. Вон какой шум был, а их все равно осудили».

Рассказывает Владимир Батшев

Как и положено по первому разу, я пробыл в дурдоме 21 день. Там меня кололи всякой гадостью, а потом приходили гэбэшники и начинали меня допрашивать, надеясь, что, будучи не в себе от лекарств, я все расскажу. Но у меня была хорошая школа. Буковский меня научил: о том, о чем нельзя говорить,— не думать и тогда ни в каком состоянии этого и не скажешь. И я ничего не сказал, не проговорился.

Выписали меня с диагнозом: параноидальный синдром. Поставили на учет.

Документы

Из протокола заседания бюро комитета ВЛКСМ МГУ
№ 15 от 23 февраля 1966 г.

..

СЛУШАЛИ: О даче рекомендации для вступления в члены КПСС ПОЛУПАНОВУ М., 
аспиранту юридического ф-та.

ПОСТАНОВИЛИ: Дать рекомендацию ПОЛУПАНОВУ М. для вступления в чл. КПСС.

СЛУШАЛИ: О даче рекомендации для вступления в чл. КПСС ХАСБУЛАТОВУ Р.

ПОСТАНОВИЛИ: Дать рекомендацию для вступления в чл. КПСС ХАСБУЛАТОВУ Р.

(ЦАОДМ, ф. 6083, оп. 1, д. 96, л. 20)