Анатолий Щукин

В именном указателе к этой книге, кажется, самый длинный ряд цифр — за его фамилией. Практически каждый «воспоминатель» — в том или ином контексте — говорит о Толе Щукине. Его помнят даже те, кто однажды случайно забрел на площадь. Чему немало способствовала и его внешность — он был удивительно похож на молодого Маяковского (разумеется, не в изображении Кибальникова).

Стихи — с голоса — казались изумительно музыкальными, вдохновенными. Увы, тридцать пять лет спустя, на бумаге, они не производят такого впечатления. Он никогда и не пытался их печатать — ни при советской власти, ни в перестроечные времена, ни сейчас. И — после «Маяковки» — никогда не читал публично. Но нерв того времени ощущается в них и сейчас — через промежуток в жизнь.

НАДО ПОНИМАТЬ

Невыносимо, так невыносимо
все видеть, слышать, вспоминать,
я снова о тебе, — Россия,
мне это надо понимать.

Я помню, в детстве, было в детстве,
мне с молоком давала мать,
и попадало прямо в сердце
и только сердцем, только сердцем
все это надо понимать.

— А это кто? — скажи, сыночек,
и я — мальчишка пяти лет,
стряхнув с ладонь своих песочек:
— Иосиф Сталин, — ей в ответ.

И с каждым годом, год за годом
входило в наше бытие,
что он такой вот, из народа,
и должен думать за него.

И где бы я ни прочитал,
и где бы я его ни видел,
его усов с щетинкой никель, —
я весь сиял и трепетал.

Еще я помню: помню школу,
куда-то класс в тумане скачет,
и я толкаю друга Вову,
и за столом учительница плачет.

— Ах, мальчики! — и слезы градом
мешают ей урок начать,
и это надо,
                очень надо
хотя б по-детски понимать.

Ушел весной, при ледоходе,
да, ледоход его унес!
Но сколько же за ним в народе
осталось вдов, осталось слез.

Россия рада и не рада,
ей хочется смеяться и рыдать.
И это надо, ой как надо
по-человечьи понимать.

Невыносимо, так невыносимо
стоять и ждать... чего же ждать?
И это все тебе, Россия,
сегодня надо понимать.

КРЕДО

  Нет,
не могу
опять про войну,
что же
и дела только:
Чомбе, Мобуту, Касавубу... 1
Сколько?
Сколько можно
И можно ли
вообще
прожирать
капиталы времени?
Может, вселенная
вся и все
в руках Вана Клиберна! 2
Дело не в чувстве
искусства, —
раздавлено бытие веками.
Во мне, может,
больше буйства,
чем во всех тореадорах
                        с быками.

  Но я же молчу, терплю
(терпеливые, вам воздастся).
Я
        в зеркало плюю,
                а не в лицо государства.

РЕПОРТАЖ С КРАСНОЙ ПЛОЩАДИ

(Поэма)

I

  Люди, слушайте!
Люди, слушайте!
Это говорю вам я.
Люди, слушайте!
Говорит Москва,
говорит Москва.

  Со Спасской точно
удары сочные,
и площадь темная
стоит объемная,
стоит Красная
площадь темная,
с названием красным
площадь Красная.

  Я думал раньше:
«А где же краска?»,
я думал раньше:
«А где же кровь?»
«Сапожная вакса», —
я думал раньше,
смешала краску,
втоптала кровь.

  Нету краски,
нету крови,
не слушайте, Люди!
Не слушайте, Люди!

  На площади маска,
сапожная вакса —
всевышнего ласка,
всеобщая таска.

II

    Мы самые полнокровные,
мы самые краснокровные,
потому мы коровные,
потому мы погромные!
Нам цари горло резали,
горло резали, не дорезали.

  Перелезли мы во седой во Кремль.
И издали указ обо всех земель.
Стали править мы
да покрикивать.
Стали строить мы
да покрякивать.
Сказки новые
стали сказывать,
песни новые
распевать.

Но осталось то ж,
что и было ти.
Что ж, что сыто-ти?
Что обуто-ти?
Где сейчас не так,
там бунт,
аль народ
дурак.

  В небо спутнички запускаючи,
по коровам Америку догоняючи,
ты сиди на печи,
        ты мычи-молчи.
Самогонки свари да помалкивай,
да похваливай,
да помалкивай.

Все ж мужик при том,
он все ж русский брат.
В соцьялизме живет,
в коммунизьм попрет,
да пошаливай,
да похваливай.

Эх, скоро сама пойдет.

  Эх, Расеюшка, ты голубушка,
В коммунизм попрешь
        да с дубинушкой,
Эх, еще разик,
        еще раз.

Довольно! Хватит!
Товарищи в Советах,
вспомните семнадцатый,
забыли, что ль?
Сегодня сплошь
она в Поэтах,
шестидесятая Россия!

III

  Спит Красная,
снег выпал,
первый снег,
а люди-то спят.
Спит Спасская,
раздался выстрел, —
один человек,
сто пятьдесят...
Может, разбудить?
— Смотрите, слушайте,
снег выпал и человек...
— Люди, слушайте,
— Люди, слушайте,
— Нет, нет, нет!!!

  Знаю, не хотите,
знаю, тошно,
— Довольно! Хватит!
Прекрати, ты!

  Знаю, — не хотите,
Знаю, — тошно.
Но надо, — поймите.
Иначе и ты...

  Спит Красная,
снег выпал,
первый снег,
а люди-то
спят.

  Снег-то красный,
в России красной,
на площади Красной
снег выпал красный,
и люди видят, не спят.

  Люди, слушайте!
Люди, слушайте!
Говорит Москва.
Говорит Москва.

КОММЕНТАРИИ

Анатолий Щукин. Надо понимать

Впервые напечатано в самиздатском журнале «Бумеранг». Публикуется по рукописи.

Анатолий Щукин. Кредо

Публикуется впервые по рукописи.

1 Чомбе Муаз — политический противник «прогрессивного» премьер-министра Республики Конго П.Лумумбы. Мобуту Сесе — с 1961 главнокомандующий армией Республики Конго. В 1965, после того как власть в стране взяла армия, был провозглашен президентом. Касавубу Жозеф — политический деятель Республики Конго, в 1960 был избран президентом.

2 Клиберн (Клайберн) Харви Ливан (Ван) (р.1934) — американский пианист, получивший 1-ю премию на 1-м Международном конкурсе им. П.Чайковского в Москве (1958).

Анатолий Щукин. Репортаж с Красной площади

Напечатано в «Фениксе» под заглавием «Люди, слушайте!» с пропуском нескольких строф. Публикуется по рукописи, где имеется впоследствии снятое автором посвящение — «Жертвам 37-го года».