ВЕНОК ЮРИЮ ГАЛАНСКОВУ

Ах, моя дуэль — нет дурней.
Семь шагов не пройдено.
Это жуть — дуэль, это гром — дуэль:
Мне стреляться с родиной.

Л.Губанов ¹

Геннадий Кагановский

Я НАЙДУ СЕБЕ СВОЕ ПРЕКРАСНОЕ... ²

Юрий Галансков — уроки судьбы, силуэт времени

<...> Кто он — Юрий Галансков? Неистовый сторонник свободы — в урочный час он как должное воспринял стальные решетки и застенок. Влюбленный в жизнь, он дорожил каждым ее мгновением и расстался с ней, не колеблясь. Он был поэт, самобытный, яркий, но — наступив на горло собственной песне, ушел в политику, в гражданское сопротивление тоталитаризму. <...>

Можно назвать его наивным мечтателем, но ... он был и удивительный реалист-провозвестник. Его мечты всегда сопрягались с конкретным действием. От стихийного бунтарства, мятежности своих поэтических опытов он неуклонно шел к осмыслению и организованной борьбе с беззаконием, бесчеловечностью, с воинствующей тиранией лжи и демагогии. <...>

Чистая цельная душа, гармоническая личность, но не икона, не образец для подражания. <...>

Он не наживал себе политический капитал дешевыми и самоочевидными спекуляциями. Арсенал антикоммунизма, как и прочие «анти» и «контра», был ему ни к чему. В школьные годы свои убежденный и активный комсомолец, штудировавший Ленина, Плеханова, Короленко, да и позднее выступавший вроде с позиций социализма, он интуитивно сознавал: корень социальной жизни не в тех или иных «измах», а в глубинной и конкретизированной сущности идеологий, политических режимов, экономических систем, нравственных канонов. <...>

Евгений Кушев

ПОДПОЛЬНЫЙ ЛИТЕРАТОР — ЧЕЛОВЕК ЧЕСТИ ³

«Подпольный литератор — обязательно гражданин России и человек чести, поэтому он никак не может пройти мимо издевательства над своей Родиной и над ее лучшими сынами».

Так писал и так думал Юрий Галансков. Так думал он обо всех тех, кто в невероятно тяжелых условиях сохранял, собирал и создавал свободную русскую речь: бесцензурную литературу, так называемый самиздат. Эти слова в полной мере относятся и к самому Юрию Галанскову, который сам был подпольным литератором, а следовательно, человеком чести.

Я услышал о нем задолго до нашего знакомства. Поэт, один из вожаков «Маяковки», <...> редактор подпольного поэтического сборника «Феникс», один из организаторов демонстрации в защиту Синявского и Даниэля — первой неофициальной демонстрации за долгие годы советского режима ⁴ . <...> Мы познакомились в начале августа 1966 года. У Владимира Буковского собралась большая и разношерстная компания <...> [которая] обсуждала возможность создания на основе СМОГа другого, более широкого объединения. Разумеется, не политического, а скорее дискуссионного. Вот молодые «гении» и горячились. Они хотели назваться пышным именем «Авангард русского искусства», хотели провозгласить какой-нибудь сенсационный литературный манифест. <...>

Но вот слово взял худощавый юноша в очках, с коротко подстриженными волосами. Скорее брюнет, чем шатен. И очень бледный. Юрий Галансков.

Он был признанным авторитетом у смогистов, их постоянным советником. Правда, смогисты мало прислушивались к его советам, но постоянно тянулись к нему — потому что Юрий никого не отталкивал. Находил общий язык с каждым и помогал любому, если это только было в его силах.

«Не тем вы занимаетесь сейчас, — глухо сказал Галансков, — у вас стукачи под окнами стоят, а вы всерьез говорите о создании замаскированной подпольной организации». <...>

Буковский пробормотал что-то про скепсис и пессимизм, но Юрий махнул рукой: «Да не в этом сейчас дело <...> Все дело в личном примере и в личных усилиях». <...>

Вскоре Юрий посвятил меня в свои планы создания легального бесцензурного журнала, посвященного общественным проблемам. «Понимаешь, — говорил он, — сейчас самое время выступить открыто. После процесса над писателями общество разделилось на два лагеря. Прямо как во Франции после дела Дрейфуса ⁵ . Но я не переоцениваю общественное мнение. Оно слишком еще беззубо, слишком принижено. <...> Нужен решительный шаг».

Сказано было крепко. Но стояло ли за этими словами что-нибудь реальное? Или это были просто слова, да и только?

Нет, стояло. Юрий Галансков был из той немногочисленной категории людей, у которых слова не расходятся с делами, и из еще более малочисленной категории тех, у кого слово и есть дело.

Свой решительный шаг Юрий готовил тщательно. И феникс возродился из пепла и золы. В течение полугода Юрий собирал материалы для сборника «Феникс–66», который должен был явиться ответом русской оппозиции на попытки властей задушить и без того полудохлое общественное брожение в Советском Союзе ⁶ . В редакционном заявлении Юрий писал: «...Сам факт издания настоящего журнала, уж конечно, — достаточный повод для применения какого-нибудь антидемократического закона или указа. Можете начинать... Вы можете выиграть этот бой, но все равно вы проиграете эту войну. Войну за демократию и Россию. Войну, которая уже началась и в которой справедливость победит неотвратимо...» ⁷ <...>

19 января 1967 года Юрия Галанскова арестовали. <...> в последний раз я видел его в зале Московского городского суда. Там, где ему вынесли страшный террористический приговор — семь лет лагерей строгого режима.

У Юрия была язва желудка в очень острой форме. Он сидел, содрогался от жутких болей, опираясь на спинку стула. Вершители правосудия милостиво дозволили такое. Я сказал Юре: «Здравствуй, товарищ. Держись». Он улыбнулся, кивнул.

Я уверен, что в зале суда Юрий думал не о себе, не о своей участи. Он думал о товарищах, о людях, о родине, о свободе. А сквозь стену, сквозь охрану, прорывая пропагандистскую ложь, поднимался голос честных людей, протестующих против позорного судилища. Сотни людей собрались у закрытых дверей суда. Большинство не знало Юрия. Но эти люди верили в него. Совесть России, как феникс, возрождалась из пепла и золы.

Юрий Галансков боролся всю свою жизнь. Боролся за свободу, которую искал, боролся за справедливость, в которую верил. Ни в тюрьме, ни на суде, ни в лагере он не прекращал своей борьбы. Он не сказал ничего лишнего, никого не оговорил, ни в чем не покаялся. Что мог — брал на себя. Мог бы взять все — сделал бы так.

Он участвовал в голодовках протеста ⁸ , помогал товарищам-политзаключенным, выступал против произвола лагерной администрации. Он помогал и тем, кто на воле пал духом или заколебался. Помогал теплым словом, советом, напутствием.

Юрий Галансков пожертвовал собой. И, быть может, еще не настало время, чтобы мы до конца могли почувствовать и понять все значение его подвига. <...>

Ему было тридцать три года. Шесть лет из них он провел за колючей проволокой.

В Евангелии сказано: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» ⁹ .

Сказано это и про Юрия Галанскова.

Стефан С. Розенфельд

МОЛОДОЙ РУССКИЙ ПОЭТ СИДИТ ОДИН
НА ТРОТУАРЕ ПЕРЕД ПОСОЛЬСТВОМ США ¹⁰

На пыльном тротуаре перед посольством США сегодня вечером произошла политическая демонстрация, в которой участвовал один-единственный человек.

Этот худой молодой человек в черном пуловере с высоким воротником прислонил к растущим на тротуаре деревьям три плаката и, севши рядом с ними на край тротуара, сапогами на мостовой, просидел так четыре часа. Когда вечерний ветерок повалил один из плакатов, он встал и снова поставил его. Остальное время он сидел, не двигаясь.

Сотрудники постоянного подразделения милиции, дежурящие перед девятиэтажным зданием посольства на улице Чайковского, потребовали, чтобы он удалился, но он отказался. Тогда они сообщили о его действиях по имеющемуся в их распоряжении телефону и оставили его в покое.

Плакаты были написаны от руки и протестовали против американской политики в Доминиканской Республике ¹¹ . На одном говорилось: «Только Кааманьо!» На другом: «Генерал Имберт — убийца!» На третьем: «Джонсон — зазнавшийся петух!» ¹²

Но факт, что точка зрения демонстранта соответствовала официальной кремлевской политической оценке, бледнел перед тем, как он объяснил подошедшему к нему корреспонденту свое поведение. Он заявил, что пришел, чтобы в качестве индивидуального советского гражданина сделать политическое заявление по вопросу, который его очень волнует и по которому он хочет непосредственно выразить свои чувства.

Гражданин этот — Юрий Галансков, двадцати пяти лет от роду, бывший студент Московского университета, а теперь работник какого-то предприятия, которое он отказался назвать ¹³ .

Он сказал, что он поэт, стихи которого «публиковались в Германии, Англии ¹⁴ , и я не знаю, где еще, но не в России». «Я не хочу печататься официально», — заявил он.

Он сказал, что редактировал «Феникс». Это — сборник рассказов и стихов, размноженный при помощи мимеографа ¹⁵ и распространявшийся в Москве четыре-пять лет назад. Часть этого сборника попала затем на Запад ¹⁶ и носила столь индивидуалистическое содержание, что было ясно, почему сборник не мог быть официально напечатан в Москве.

Каштановые волосы Галанскова падали на его глаза в очках в роговой оправе. Он сидел на какой-то книге и курил длинные русские папиросы, в то время как прохожие удивленно смотрели на него и на его плакаты. Мимо проезжали машины, а милиционеры стояли метрах в пяти-семи и как будто не обращали на него внимания.

Последняя демонстрация у американского посольства состоялась 4 марта и вылилась в беспорядки, во время которых китайские и вьетнамские студенты штурмовали посольство и устроили перепалку с милицией и войсками, охранявшими его.

Раз к демонстранту подошла миловидная шатенка и, поговорив с ним, оставила его ¹⁷ . Несколько других людей подходили к нему.

Поэт отвечал на вопросы вежливо, но очень определенно. Он сказал, что полковник Кааманьо — «защитник достоинства» и что именно из-за этого он симпатизирует ему. Сказал, что свои познания о положении в Доминиканской Республике он черпает из советской печати и из передач «Голоса Америки».

Он признался, что не знает, назвать ли его действия демонстрацией или чем-то другим, и добавил: «Я только выражаю свое мнение. У меня нет доступа к широкой общественности или к печати, и это — моя единственная возможность выразить свою точку зрения».

Он сказал, что принадлежит к большой группе «левой молодежи», которая считает, что во внешних сношениях одна страна не должна вмешиваться в дела другой. Сказал, что не желает сейчас выражать точку зрения группы на внутренние советские дела.

«Мы в Советском Союзе не привыкли к таким индивидуальным политическим актам, как мой», — заметил он, улыбаясь.

Он добавил, что ни с кем не обсуждал своих планов, чтобы одному отвечать за возможные последствия. На вопрос, каких «последствий» он ожидает, он лишь пожал плечами.

В 10 часов вечера он встал вместе с женщиной и мужчиной, которые примкнули к нему незадолго до этого, и спокойно пошел к расположенной неподалеку станции метро. Один из милиционеров поднял трубку своего телефона. Через несколько минут из машины, которая все время стояла за углом, вылез какой-то блондин в гражданском платье, погрузил в машину оставленные демонстрантом плакаты и влился в поток пешеходов, идущих мимо посольства.

Владимир Батшев

ЖИВАЯ ЛЕГЕНДА ¹⁸

— Вон, видишь, сидит? Да нет, а рядом, с книжкой?

— С беломориной?

— Как ты рассмотрел, что он курит? Он действительно курит «Беломор»! Пошли, познакомлю...

— Неудобно.

— Что значит неудобно! — Губанов начал сердиться. — Подумаешь — вождь! Кто его так назвал? Его никто не помнит! — с кем-то спорил Губанов. — Он — вчерашний вождь. А я — вождь сегодня!

Я хмыкнул.

— Угу, Сталин — это Ленин сегодня. А ты, Леня, — Галансков сегодня.

Губанов оценил хохму, засмеялся, и мы пошли знакомиться, наискосок, через весь психодром ¹⁹ . Через майскую, теплую, чужую нам студенческую мельтешню ²⁰ .

Чтобы ОН нас заметил сразу, чтобы оценил, что мы не прячемся, не маскируемся, не конспирируем, а идем смело, гордо, наплевав на вся и всех, и на него, бывшего лидера «Маяковки», которую мы, конечно, уважаем, но...

— Привет, Юра! Знакомься, это — Батшев.

— Юрий.

Рука его, сухая и узкая, цепко схватила мою ладонь, и мы всмотрелись друг в друга с вопросом: какое ты «племя молодое, незнакомое» — читал я, «поделись опытом» — верно, читал он.

Был ли уже тогда, весной 1965 года Галансков легендой?

Да. Несомненно.

Во всех рассказах о площади Маяковского фигурировало несколько фамилий.

Обычно в таком порядке: Осипов, Кузнецов, Бокштейн — «они сейчас сидят», гордо заявлял рассказчик, Щукин — «он сейчас стихов не пишет» ²¹ , Буковский — «вы еще все гордиться знакомством с ним будете» и — Галансков.

— «Человеческий манифест»!

— «Феникс»!

— Он залез на памятник Маяковскому!

— Его поэмы мы знали наизусть!

— Юрий Тимофеевич — это человек!

Когда такие характеристики вы слышите не от одного, а от многих «старых маяковцев» или «фениксовцев» (как их называло предшествующее НАМ литературно-политическое поколение — я даже не знаю, правильно ли я называю сегодня, из далекого будущего, когда официально считается, что поэтические поколения делятся иначе, а я рассматриваю здесь не только политическое, но и литературно-диссидентский слой наших, смогистских предшественников — хотя, да, извините, тогда и слова такого «диссиденты» еще не было), особенно от циничного Каплана или изысканного Ковшина, то хочется непременно узнать обладателя их.

Губанов завидовал популярности Галанскова.

Юра повел нас с психодрома через полуподвальную арку во двор, где находился тогда истфак, но и здесь толпились студенты, и мы пошли в глубь корпусов, мимо геологоразведочного и медицинского институтов — куда-то за мокрые коричневые сараи.

Вот странная штука — память! Я удивительно четко помню, что заборы Москвы (тогда их оставалось множество) красили в середине 60-х годов в коричневый, цвета ваксы цвет, но, иногда, когда глаза привыкали и свыкались с ботиночной раскраской, неожиданно все преображалось и заборы дышали ядовитым зеленым оттенком, почти таким же, как стены камер Лефортовской тюрьмы (весной 1966 года — позднее не был, не знаю позднего цвета ²² ).

Мы шли, и фанаберия слетала, наступала серьезность — по крайней мере на меня! — я ждал серьезных откровений и деловых советов, конкретики вместо болтовни, то есть всего того, что уже тогда отделяло его — деятеля, от нас — поэтов.

— Да, — признавался он, — я давно стихов не пишу.

Он писал статьи — писал их вдумчиво, долго, отдаваясь им как чисто литературному произведению ²³ .

Семья жила бедно. Однажды я заночевал у него — тоска настолько захлестнула, что домой идти абсолютно не хотелось, и я, толкнувшись к одному-другому приятелю, получив вежливый или не очень — отказ, вдруг залетел в Голутвинский ²⁴ .

Он показал на большой письменный стол, за которым работал.

Зеленое сукно. Старинные толстые, резные, вычурные ножки. Костяной письменный прибор и две чернильницы, подставка для карандашей, плита с желобами для ручек, стакан для них же, нож для разрезания книг (с такой же, костяной, такого же цвета слонового клыка — ручкой), тупой, разумеется, как все подобные ножи.

Он аккуратно снял прибор со стола. Мы пили чай и ели хлеб с колбасным сыром. Голодному, продрогшему за весь день, еда казалась, как всегда кажется в таких случаях, удивительно вкусной. Потом я читал ему стихи, но слушал он вяло. Морщился. Не хотел обижать, но было видно, что ему не нравится. Он привык к другой образной системе, к другим поэтам.

— Давай спать, — сказал он.

Тут я заметил, что он сильно устал — верно, весь день работал.

Между нами, смогистами, и Галансковым никогда не было той близости, как с Капланом. Никогда я с ним не переступал порога откровенности в разговорах на политические темы. Может, потому, что моим кумиром был тогда Буковский — человек более яркий?

Но я всегда помню его осторожную улыбку и насмешливый взгляд из-под очков.

Елена Пономарева

ПАМЯТИ ЮРИЯ ГАЛАНСКОВА ²⁵

Одичалая осень,
К нему ты всех ближе была.
Погребальную песнь
Ты пропела ему, как могла.
Прорыдала в березах,
Вспугнув по крестам воронье.
Ой ты, сын человечий!
Ой-е-ей! Ох, ты, горе мое!

Простучала поспешно земля
По могиле твоей,
Проводили тебя...
Только взглядом все шесть лагерей.
Даже смерть не вольна
Долгожданной свободы добыть.
Даже смерть здесь должна
Срок оставшийся точно отбыть.
Как душа только терпит!?
Онемела ль она:
Слишком горькая чаша
На помин подана.

15 ноября 1972 г.

Владимир Жильцов

ПОМИНАНИЕ ²⁶

Шел дождь,
Монотонный и нудный,
По стеклам оплывшим скользя.
Тебя,
        мы узнали с полудня,
Живым больше встретить нельзя.

А мы еще были с тобою,
Махоркой нелепой клубя,
В тот день,
                когда с этой землею
Навек разлучило тебя.

Закончились смертные брани.
Как плакал твой названый брат
В угрюмо скорбящем собранье,
Где каждый сидел виноват...

За окнами тени мелькали,
Но мы не тревожились,
                        нет!
За тех, кто летел мотыльками
На сердце сжигающий свет.

И вечную память подъявши,
Пытаясь себя превозмочь,
За ныне живых и пропавших
Глотали российскую ночь.

Прости.
Мы с тобой попрощались
Бесслезно.
На слезы нет сил...
И сумерки грозно сгущались,
И дождик скользил и скользил.

4 февраля 1973 г.

КОММЕНТАРИИ

Венок Юрию Галанскову

¹ Из поэмы Л.Губанова «Дуэль с Родиной», посвященной светлой памяти Юрия Галанскова. Опубликована в кн.: Губанов Л. Ангел в снегу. М., 1994.

² Опубликовано полностью: Юность. 1993. №5.

³ Название дано составителем. Опубликовано: Кушев Е. О Юрии Галанскове //Юрий Галансков. Ростов-на-Дону, 1994. С.181–184.

⁴ В организации демонстрации кроме Ю.Галанскова участвовали А.Есенин-Вольпин, В.Буковский, В.Батшев, Ю.Вишневская и другие.

⁵ Дрейфус Альфред (1859–1935) — офицер французской армии, еврей. В 1894 г. был приговорен к пожизненной каторге по ложному обвинению в шпионаже в пользу Германии. Под давлением общественности был сначала помилован, а затем и оправдан (1906).

⁶ «Феникс–66» был закончен в декабре 1966. На титуле стояли фамилия и адрес главного редактора и издателя Юрия Галанскова.

⁷ Под заглавием «Можете начинать...» опубликовано в кн.: Юрий Галансков. Ростов-на-Дону, 1994. С.64–66.

⁸ Несмотря на тяжелое состояние здоровья Ю. Галансков принял активное участие в голодовке протеста заключенных лагпункта 17а Дубравлага (поселок Озерный, Мордовия) в ноябре 1969 и в других.

⁹ Иоанн, 15:13.

¹⁰ Статья опубликована: Washington Post. 1965. 12 July. Рус. пер. печатается по кн.: Батшев В. Записки тунеядца. М., 1994.

¹¹ В 1965 войска США вошли в Доминиканскую Республику.

¹² Кааманьо Франсиско (р.1933) — полковник, возглавивший борьбу против вторжения США в Доминиканскую Республику. Имберт Антонио — генерал, в 1965 возглавил борьбу за установление проамериканского режима в Доминиканской Республике. Джонсон Линдон (1908–1973) — президент США (1963–1969). В его президентство войска США вторглись в Доминиканскую Республику (1965).

¹³ В 1965 Галансков работал в Литературном музее рабочим.

¹⁴ В Германии, в журнале «Грани» (1962. №52) был перепечатан «Феникс». Публикации Ю.Галанскова в Англии (до 1965) нам неизвестны.

¹⁵ «Феникс» тиражировался только на пишущих машинках, и там не было рассказов.

¹⁶ На Запад «Феникс» попал целиком.

¹⁷ Очевидно, это была Татьяна Смеян (ныне Братусь), помогавшая Ю.Галанскову сделать транспаранты.

¹⁸ Название дано составителем. Печатается по: Батшев В. Записки тунеядца. М., 1994. С.149–152.

¹⁹ Так молодежь называла скверик у гуманитарных факультетов МГУ.

²⁰ Ни Губанов, ни Батшев в описываемое время не были студентами. Галансков учился на вечернем отделении исторического факультета МГУ.

²¹ А.Щукин продолжал писать стихи еще и через двадцать лет после «Маяковки».

²² В апреле 1966 В.Батшев был арестован, обвинен в тунеядстве и выслан в село Большой Улуй Красноярского края.

²³ Статьи Ю.Галанскова собраны в кн.: Юрий Галансков. Ростов-на-Дону, 1994. С.47–109.

²⁴ В Голутвинском переулке Ю.Галансков жил вместе с родителями.

²⁵ Хранится в личном архиве Ю.Галанскова.

²⁶ Там же.