То, что мы пережили, превзошло самые смелые наши надежды... Я видел Сопротивление в Варшавском гетто. Во всем его величии и великолепии.

Из письма командующего ЖОБ Мордехая Анелевича своему заместителю на «арийской стороне» Ицхаку Цукерману

Ежедневные вооруженные нападения на немцев, поджоги, забастовки в польской части Варшавы усиливали желание гитлеровцев как можно скорее покончить с Варшавским гетто, которое, по их мнению, со временем могло стать центром общепольского Сопротивления. «Разрушение гетто и создание концлагеря необходимо, так как иначе мы никогда не восстановим спокойствия в Варшаве, а преступность при наличии гетто не может быть искоренена, — гласила февральская директива Гиммлера. — Представьте мне общий план разрушения гетто. В любом случае нужно добиться, чтобы место, где до сих пор обитало 500 000 недочеловеков и которое никогда не было пригодно для немцев, исчезло с лица земли, а Варшава — город с миллионом населения, всегда представлявший собой опасный очаг разложения и бунта, уменьшился в размерах».

Командующий СС и полицией в Генерал-губернаторстве Фридрих-Вильгельм Крюгер считал, что начальник СС и полиции Варшавы Заммерн не справляется со своими задачами в гетто, и перепоручил заниматься этим ответственным делом группенфюреру СС генерал-лейтенанту Юргену Штроопу. Член нацистской партии и СС с 1932 г., Штрооп имел большой опыт борьбы с немецким антифашистским подпольем, с национально-освободительным движением в оккупированных странах Западной Европы, в СССР. Срочно вызванный Крюгером из Львова, он прибыл в Варшаву вечером 17 апреля 1943 г. Ввиду того, что Гиммлер торопил, а план проведения операции в Варшавском гетто был уже разработан, Штрооп, чтобы не терять времени, приказал Заммерну приступить к действиям и уже в ходе операции передать свои полномочия.

Заммерн намеревался ликвидировать гетто за три дня. Вечером 18 апреля гетто было оцеплено кордоном польской полиции. В два часа ночи на 19 апреля оцепление было усилено патрулями немецкой жандармерии и отрядами аскаров — пособничавших фашистам украинцев, латышей, эстонцев, словаков и хорватов, которых Одилон Глобоцник прислал из лагеря в Травниках. Постовые стояли через каждые пятнадцать метров. Прочесали улицы разведгруппы польской полиции и латышских фашистов. Брандт, всю ночь проверявший оцепление, также проехался по гетто в своем черном автомобиле. Все, казалось, было спокойно.

Для участия в операции немцы выделили более 3000 человек, вооруженных, по словам Штроопа, как на фронте — 2000 СС, 234 немецких жандарма, 367 польских полицейских, 337 так называемых аскаров, прибывших из лагеря в Травниках, 35 гестаповцев, а кроме того еще саперов и артиллеристов из гарнизона, дислоцировавшегося в Варшаве. В польской части Варшавы на всякий случай было поднято по тревоге еще около 7000 полицейских и эсэсовцев, а в Варшавском дистрикте приведено в боевую готовность до 15 000 человек.

На рассвете 19 апреля Заммерн лично направился с отрядом в 850 человек в район улиц Налевки и Заменгофа в северо-восточной части гетто (так называемое центральное гетто, или, как его называли немцы, «рест-гетто» — «остаток гетто»). Отсюда Заммерн хотел рассылать солдат и полицейских по всему гетто для вылавливания скрывающихся евреев.

Впереди колонны латыши гнали группу еврейских полицейских. Человек пятнадцать из них, пытавшихся бежать, были расстреляны возле юденрата. За еврейскими полицейскими следовали мотоциклисты, затем легкие танки старых французских марок, бронеавтомобили и грузовики с немецкими и украинскими нацистами. Была здесь и автомашина с громкоговорителем, через который гитлеровцы призывали евреев добровольно выходить из укрытий. Колонну замыкали санитарные машины и полевая кухня.

В гетто ожидали нападения и подготовились к нему. Командованию ЖЗВ и ЖОБ стало известно о предстоящей немецкой акции еще накануне вечером. В половине третьего ночи разведчики сообщили о подходе к гетто крупных сил врага. В боевые группы был разослан сигнал боевой тревоги «Ян-Варшава». Боевики получали боеприпасы, продовольствие и цианистый калий — для самоубийства в случае необходимости. На одеялах уносили бутылки с горючей смесью. В четыре часа утра все боевые группы находились на своих позициях.

В пятнадцати местах были заложены мины, на улицах и в подворотнях высились баррикады из опрокинутых повозок и мебели, окна закладывали подушками и мешками с песком. В некоторых домах были заранее разрушены лестничные марши и припасены стремянки, в ряде зданий — замурованы входы. Патрули боевых организаций непрерывно следили за передвижениями неприятеля. Улицы опустели: предупрежденное население попряталось в укромных местах. Воззвания на стенах домов призывали «К оружию!», «Погибнуть с честью!» На самом заметном месте — на здании костела — развевалось красно-белое полотнище польского национального флага, на других домах повстанцы вывесили красный флаг и бело-голубое еврейское знамя. На видных местах, так, чтобы можно было прочесть с польской части Варшавы, появились большие плакаты: «За нашу и вашу свободу!», «Мы сражаемся за Польшу!», «Поляки, помогите нам!».

Разбрасывались в гетто и листовки ганцвайховской ПОБ: «Братья! Пробил час борьбы и мести оккупанту. Все, кто может носить оружие, — в ряды сражающихся! Старики и женщины — на помощь. К оружию!» Листовки были подписаны «командующим капитаном Ленцким». ЖОБ и ЖЗВ немедленно публично отмежевались от ПОБ как от организации, не имеющей никакого отношения к Сопротивлению.

Еврейская боевая организация состояла в это время из двух с лишним десятков боевых групп общей численностью около 700 человек. В каждой группе были члены только одной политической партии, так как считалось, что люди, состоявшие в течение долгого времени в одной партийной организации, будут сплоченнее в бою. Пять боевых групп состояли из членов Дрор; Бунд, Хашомер-Хацаир и коммунисты — члены ППР имели по четыре боевые группы; Поале-Сион Левица, Поале-Сион Правица и молодежные организации Акиба, Гордония и Ханоар Хациони (объединявшая молодежь партии «общих сионистов») организовали по одной группе.

Численность отрядов ЖЗВ достигала 400 человек. Если ЖОБ имела в своем распоряжении единственный пулемет, то только один отряд ЖЗВ на Мурановской площади — правда, самый крупный — имел два тяжелых и один легкий пулемет и восемь автоматов. Рингельблюм, посетивший штаб-квартиру ЖЗВ за несколько дней до начала боев, застал там большое оживление: принимались рапорты от боевых групп, пересылались приказы в разные концы гетто. В штабе был первоклассный радиоприемник, позволявший получать последние известия со всего мира, тут же стояла пишущая машинка; большие комнаты были увешаны оружием, сумками с боеприпасами, немецкими мундирами. Работа штаба уже не носила конспиративного характера: если бы явились жандармы, их просто не выпустили бы живыми. «Моритури те салютант, Иудеа!» («Идущие на смерть тебя приветствуют, Иудея!») называлась газета, печатавшаяся на гектографе сионистами-ревизионистами накануне боев.

В это время обе боевые организации — ЖОБ и ЖЗВ — снова сблизились, обменивались информацией, договорились о координации действий. ЖЗВ, лучше вооруженный, чем ЖОБ, передал ей часть своего оружия. Павел Френкель из ЖЗВ, первым узнавший в ночь на 19 апреля о начале немецкой акции, немедленно уведомил Анелевича.

Кроме членов боевых организаций в гетто было много тех (как полагают, около 6000), кто обзавелся оружием на свой страх и риск и, не желая подчиняться дисциплине ЖОБ и ЖЗВ, организовал оборону непосредственно по месту жительства или работы. Такие «дикие» бойцы зачастую были вооружены не хуже членов боевых организаций.

Учитывая подавляющий военный перевес неприятеля, командование ЖОБ наметило две фазы боевых действий. Предполагалось вначале атаковать врага на улицах, используя фактор внезапности, и в течение некоторого времени не допускать его на территорию гетто. Затем, когда фашисты развернут все свои силы и технику, боевики ЖОБ и ЖЗВ должны будут укрыться в тайных убежищах и покидать их только для партизанских нападений. ЖОБ намеревалась затянуть борьбу на месяцы и причинить врагу чувствительный ущерб. Этот план был согласован и с командованием ЖЗВ.

Первое вооруженное столкновение 19 апреля произошло на умшлагплаце. Руководитель «вертэрфассунг» Франц Конрад в половине пятого утра направил под охраной несколько сот еврейских рабочих якобы, как обычно, на работу, на самом же деле — прямо к железнодорожной платформе, чтобы начать с них новую депортацию. Через полчаса подоспевшая боевая группа ЖОБ освободила рабочих. Конраду удалось бежать.

В центральном гетто, куда направился Заммерн, общее руководство еврейскими боевыми группами осуществлял Израиль Канал. Немцы прошли по улице Налевки, свернули затем на улицу Генсю и уже подходили с песнями к улице Заменгофа, когда повстанцы начали атаку. Боевые группы ЖОБ коммуниста Генека Зильберберга, члена Дрор Захариа Артштейна и члена Акибы Лейба Ротблата — «Лютека» забросали врага из окон и с балконов домов на углу улиц Налевки и Генсей гранатами и бутылками с зажигательной смесью, открыли огонь из нескольких имевшихся у них винтовок. Растерявшиеся от неожиданности фашисты бросились бежать, оставив убитых и раненых. Повстанцы гнались за ними, стреляя из револьверов.

На перекрестке улиц Заменгофа и Милой, на которой располагались главные силы ЖОБ, ее штаб, склады, казармы и наибольшее число укрепленных позиций, вступили в бой четыре другие боевые группы ЖОБ, состоявшие из бундовцев, коммунистов, членов Дрор и Хашомер-Хацаир.

Пропустив группу еврейских полицейских, повстанцы атаковали немцев сразу с четырех сторон. Был подожжен немецкий танк. (Говорили, что на него бросилась с балкона шестнадцатилетняя девушка, которая облила себя бензином и подожгла.) Фашисты поспешили укрыться в подворотнях, откуда офицеры тщетно пытались выгнать солдат. Среди убитых и раненых, оставшихся на мостовой, были два еврейских полицейских. Один из них, Фельд, как утверждают, сказал: «Я счастлив, что погибаю от пуль наших парней, защитников нашей чести».

В половине восьмого утра перед Штроопом, находившимся еще в ванной, появился совершенно растерянный Заммерн. Все пропало, сказал он, немцы выброшены из гетто, неизвестно даже число убитых и раненых, нужно просить из Кракова тяжелую авиацию. Штрооп поспешил взять руководство в свои руки. Появившись с адъютантом Калеске в гетто, он было уселся под деревом возле юденрата и развернул карту, но был обстрелян повстанцами и предпочел перебраться со своим штабом на улицу Желязную, за пределы гетто. Штрооп решил пока отказаться от облав и, не распыляя сил, рассечь гетто рядом мощных ударов. Теперь немцы осторожно пробирались вдоль стен под прикрытием огня тяжелых пулеметов, танков, артиллерии и огнеметов, сооружая баррикады и стремясь обойти повстанцев с флангов, ударить им в тыл.

Но даже атакованные с двух сторон, повстанцы неоднократно заставляли врага отступать. Из гетто тянулись вереницы раненых гитлеровцев в обгоревшей одежде.

Длительное время огонь повстанцев не позволял нацистам снова вступить на улицы Милую, Заменгофа, Мурановскую и Налевки. Однако боеприпасы повстанцев стали иссякать, и материальный перевес гитлеровцев становился все чувствительнее. Боевики ЖОБ переходили по чердакам и крышам на новые позиции, но противник напирал, заставлял покидать верхние этажи и уходить под землю. К полудню войска Штроопа овладели позициями повстанцев на улице Заменгофа, во второй половине дня после шестичасового боя повстанцы, потерявшие одного из своих командиров — Генека Зильберберга, покинули угол улиц Налевки и Генсей. Фашисты ворвались в горевшую больницу на Генсей и перебили больных и медперсонал.

Ареной жестокого боя стала Мурановская площадь в северной части центрального гетто. Действовавшие в этом районе боевые группы ЖЗВ сумели еще ночью мобилизовать всех проживающих поблизости и имеющих оружие мужчин. В рядах ЖЗВ здесь оказались и сторонники левых партий, в том числе и ППР, не желавшие оставаться в стороне из-за того, что ЖОБ не имела в этом районе своих боевых групп.

Перестрелка на Мурановской площади началась еще утром, но только с четырех часов дня, после того как была сломлена оборона на углу улиц Налевки и Генсей, фашисты развернули массированное наступление на позиции ЖЗВ. Атака ударной группы унтерштурмфюрера Демке на выдававшееся вперед большое железобетонное здание поначалу захлебнулась под градом пуль, бутылок с зажигательной смесью и ручных гранат. Но против танковых орудий, расстреливавших повстанческие позиции с расстояния в пятьдесят метров, повстанцы были бессильны. Теряя одну позицию за другой, они под руководством Павла Френкеля и Леона Родала переходили по чердакам или под землей на новую позицию, чтобы возобновить бой.

Немецкие войска подверглись обстрелу с крыш и из окон и в частях гетто, лежащих в стороне от основных очагов борьбы. Группа повстанцев вела огонь по противнику из домов, расположенных вне гетто, куда удалось пробраться подземным ходом.

Около 80 повстанцев после рукопашной схватки были взяты в плен. 300 немцев, вооруженных карабинами и ручными гранатами, повели их на умшлагплац. Как изменилоь положение с лета 1942-го! Тогда двое-трое фашистов вели на убой тысячные колонны евреев, теперь трое-четверо охраняли каждого еле держащегося на ногах еврея!

На Мурановской площади сражение шло до наступления темноты, когда Штрооп, понимая, что ночью повстанцы окажутся в более выигрышном положении, приказал своим силам покинуть гетто. Обрадованные боевики высыпали на улицу, обнимались, пели тут же сложенную песню «Сталинград-геттоград».

Генерал-губернатор Людвиг Франк докладывал в это время в канцелярию Гитлера о том, что «со вчерашнего дня мы имеем в Варшаве дело с хорошо организованным восстанием в гетто, которое приходится подавлять при помощи пушек». Штроопу он сообщил, что операциями по подавлению восстания следует охватить и районы Варшавы за пределами гетто. Варшавский губернатор Фишер, принявший Штроопа в своей огороженной колючей проволокой резиденции, сетовал, что обстановка в городе становится опасной, ситуация в гетто угрожающая, говорил, что восстание евреев — это сигнал к общему восстанию в Варшаве, чего ни в коем случае нельзя допустить ввиду стратегического значения этого города. Он требовал самых энергичных мер.

Повстанцам был направлен ультиматум о сдаче, на который они не ответили. «Все без исключения хотели драться, — восклицает в своих воспоминаниях Ноэми Шац-Вайнкранц, — все благословляли смерть в бою с врагом. Какое счастье — померяться с ним, почувствовать, что можно отомстить за своих близких, почувствовать себя не безоружным ведомым на бойню животным, а человеком, который умеет сражаться, стрелять, облить танк бензином, человеком, который может целиться в немца и видеть его мертвым».

Утром следующего дня штурм возобновился. Прилегающие к гетто улицы заполнялись немецкими солдатами, на площадях устанавливали орудия, на крышах — тяжелые пулеметы. Еврейские повстанцы, подобравшись к стене гетто, время от времени швыряли в сгрудившихся немцев гранаты.

Штрооп прежде всего хотел покончить с опорными пунктами ЖЗВ на Мурановской площади (куда по подземному ходу на помощь евреям прибывали члены польских подпольных организаций). С немалым трудом гитлеровцам удалось овладеть особенно раздражившими их польским и еврейским флагами. В борьбе за эти флаги был убит Демке: от повстанческой пули у него в руках разорвалась граната. Рассвирепевший Штрооп приказал по этому случаю расстрелять несколько сот человек из числа захваченного населения. Трофейные знамена были перенесены в помещение полиции в гетто.

Теснимые врагом боевики ЖЗВ отступили по подземному ходу на «арийскую сторону». Одна из групп была вывезена из Варшавы в гробах польскими подпольщиками капитана Иваньского. Полиция и жандармы вскоре настигли эту группу и уничтожили всех. Вырваться удалось только небольшой группе, которая, разгромив по дороге полицейский участок, примкнула к партизанскому отряду Польской народной армии — ПАЛ («Польска Армия Людова»), военной организации левых социалистов.

Другая вышедшая из гетто группа ЖЗВ, засыпав за собой подземный ход, укрылась на чердаке одного из домов вблизи гетто. Все погибли, выданные жильцом дома.

Часть защитников Мурановской площади отступила в глубь гетто.

Южную часть гетто — так называемое производственное гетто, — где находились заводы Теббенса и Шульца, гитлеровцы хотели оставить до поры до времени в покое. Фабриканты, используя отсрочку, пытались уговорить рабочих «эвакуироваться» добровольно. Теббенс даже 19 апреля уверял, что в центральном гетто происходит лишь обыск для изъятия оружия, так что все могут работать спокойно. Потом он стал говорить рабочим, что их переселят в «рабочий лагерь частного характера» в Понятове, где их будет охранять только вермахт и где их ждут хорошие условия, даже спортплощадки с плавательным бассейном и детский сад. Фабриканты заявляли, что они, к сожалению, уже не могут добиться, чтобы еврейских рабочих оставили в Варшаве. «Вы должны благодарить своих единоверцев-разбойников», — возмущался Шульц. Его помощник — еврей предложил немецким властям 100 000 злотых за избавление своей дочери от «эвакуации», но получил отказ.

Желающих отдать себя в руки немцев не находилось. Рабочие вооружались чем могли и присоединялись к организованным в «производственном гетто» боевым группам ЖОБ и ЖЗВ. 20 апреля около шести часов утра эти боевые группы обстреляли и забросали бутылками и самодельными ручными гранатами немецкую колонну, которая вступала в сопровождении танков в гетто с юга — по улицам Лешно и Смоча. В очередном рапорте командованию Штрооп отмечал, что немецкая колонна не могла пробиться в гетто до тех пор, пока специально выделенные штурмовые группы, включавшие саперов и огнеметчиков, не овладели оборонительными позициями повстанцев.

Несмотря на большие потери (одна из боевых групп ЖОБ потеряла в этот день 40 человек из 56), повстанцы сражались отчаянно. Ими было подожжено несколько фабричных зданий. В доме  5 по улице Смоча они объявили нацистам, что сдаются, и, подпустив ближе, встретили огнем из револьверов, бесполезных в перестрелке на большом расстоянии.

Фабриканты, стараясь спасти оборудование предприятий, упросили Штроопа временно прекратить бои и обязались за день подготовить к добровольной эвакуации 4000–5000 рабочих. Генерал согласился, так как это отвечало его собственным планам.

Главные силы немцев были по-прежнему заняты в восточной части гетто. Там, на Мурановской площади, битва уже шла на нет, но разгорелся бой на территории щеточной фабрики. Оцепление большого комплекса зданий щеточной фабрики немцы начали в четыре часа утра. Рабочие скрылись в потаенных убежищах. Пять боевых групп ЖОБ и отряд ЖЗВ (всего около 100 человек, вооруженных по большей части самодельными револьверами, ручными гранатами, бутылками с зажигательной смесью и несколькими винтовками) заняли позиции у окон верхних этажей. Среди командиров были член Поале-Сион Левицы Герш Берлиньский, член ЖЗВ Хаим Лопата, коммунист Юрек Гриншпан. Общее командование осуществлял Марек Эдельман, бундовец. Пока гитлеровцы не перешли в наступление, один из повстанческих командиров прямо со стены гетто обратился к населению «арийской стороны», закончив свою речь возгласом: «Нех жие Польска!»

Ровно в три часа дня около 300 немцев под личным руководством Штроопа атаковали фабрику. В воротах под ногами у фашистов взорвалась мина, и они отступили. Через полтора часа была отбита с помощью самодельных бомб и бутылок с горючей смесью вторая атака. Гитлеровцы прислали парламентеров (впервые признав, таким образом, еврейских повстанцев воюющей стороной) и предложили рабочим добровольно покинуть укрытия. Только 28 физически и морально сломленных людей из 4000 работавших на фабрике приняли предложение.

Отказавшись от дальнейших попыток взять фабрику штурмом, нацисты стали обстреливать территорию из тяжелых пулеметов. По позициям евреев било четыре орудия. Повстанцы пытались отстреливаться, но толпившееся вокруг артиллерийских позиций любопытствующее население крайне затрудняло задачу.

Начались пожары. (В ряде случаев, особенно в первые дни боев, фабричные здания и склады поджигали боевики ЖОБ и ЖЗВ, стремясь нанести ущерб немецкому имуществу и заодно помешать противнику развернуть в гетто войска. Позже поджоги стали страшным средством борьбы с повстанцами.) С одной-двумя винтовками на группу бойцы ЖОБ и ЖЗВ были бессильны причинить сколько-нибудь серьезный урон державшемуся на расстоянии противнику, но они упорно продолжали сражаться. У бойницы погиб один из руководителей Бунда в гетто инженер Михал Клепфиш. На шестой час сражения немецкие автоматчики стали окружать повстанцев, передвигаясь по чердакам. Прорвавшие кольцо еврейские боевики укрылись под землей, чтобы, переждав некоторое время, внезапно атаковать. Отправленный на разведку патруль подобрал труп Клепфиша. На следующий день он был захоронен во дворе с воинскими почестями. Главное командование польских вооруженных сил, находившееся в Лондоне, посмертно наградило Клепфиша серебряным крестом Виртути Милитари, что вызвало возмущение антисемитов.

21 апреля немцы не показывались перед щеточной фабрикой. Штрооп понял, что избранная тактика (разрушение повстанческих позиций артиллерийским огнем с целью вытеснить и затем выловить боевиков) неэффективна, так как евреи неизменно успевают перейти на новое место, и решил поджечь фабрику. Новый метод вполне себя оправдал. Штрооп сообщил начальству в Краков: «Благодаря поджогу зданий в течение ночи евреи, еще укрывавшиеся, несмотря на все наши розыски, на чердаках, в подвалах и других потаенных местах, вышли наружу, пытаясь как-то избежать огня. Множество их — целые семьи, уже охваченные пламенем, — прыгали из окон или пытались выбраться на связанных простынях и т.п. Были приняты меры, чтобы эти евреи, как и все прочие, были тотчас же ликвидированы».

Повстанцы не могли уже дольше держаться в горящих, наполненных дымом зданиях щеточной фабрики. В ночь на 22 апреля, укутав мокрыми тряпками лица, они перешли на Францишканскую улицу через дворы, усыпанные битым стеклом, кирпичами, кусками жести, обгоревшей утварью и обугленными трупами. Разбив метким выстрелом немецкий прожектор, боевики не дали врагу проследить направление отхода. На следующий день боевые группы, отошедшие из района щеточной фабрики, установили связь со штабом ЖОБ.

Штрооп тем временем бросил свои главные силы на прочесывание южной части гетто — района заводов Шульца и Теббенса. Небольшие штурмовые отряды по 36 солдат разыскивали и в случае сопротивления взрывали убежища евреев. Некоторые подземелья гитлеровцы залили водой. Каждую штурмовую группу сопровождали пять сотрудников полиции безопасности, хорошо знавших гетто. В течение дня было схвачено свыше 5000 человек.

Многие евреи искали спасения в подземной канализации. Спускавшихся на звук голосов немцев и еврейских полицейских встречали выстрелами. Когда гитлеровцы закупорили канализационные трубы, чтобы затопить подземелье, евреи сломали поставленные перемычки. Штрооп распорядился пустить под землю газ. Через несколько дней спустившиеся в канализацию эсэсовцы обнаружили там множество трупов, уносимых водой.

Главный штаб ЖОБ все еще пытался координировать действия боевых групп и поддерживать связь с антифашистами на «арийской стороне». По ночам боевики ЖОБ, обмотав тряпками ноги, чтобы не создавать шума, вновь занимали кварталы, которые немцы считали уже очищенными, поджигали немецкие склады и предприятия, присматривали укрытия для населения, распределяли продовольствие. «Дел было по горло, — вспоминает член штаба ЖОБ Цивия Любеткин. — Надо было раздать жиденький суп. Разведчики, патрульные и боевые группы получали задания. Несколько раз мы обнаруживали еще действующий телефон, тогда мы пытались установить связь с товарищами вне гетто. В покинутых бункерах искали продукты».

Положение повстанцев быстро ухудшалось. 21 апреля, передав на «арийскую сторону» о решимости драться до последнего, штаб ЖОБ сообщал, что боеприпасы на исходе. «Револьверов можете не присылать», — передавало 22 апреля командование ЖОБ своим представителям на «арийской стороне». «Оружие ближнего боя не имеет для нас значения, — писал Мордехай Анелевич на »арийскую сторону" на пятый день восстания. — Мы редко используем его. Зато нам крайне нужны гранаты, карабины, пулеметы, взрывчатка".

В пятницу 23-го немцы сняли все телефонные точки в гетто. Повстанцы пытались было ставить свои собственные аппараты, но убедились, что связь была отключена совсем. Группа бойцов ЖОБ во главе с Натаном Шульцем выбралась в этот день из гетто, чтобы взорвать резиденцию Брандта на улице Желязной, но по дороге была остановлена и перебита. На умшлагплаце гитлеровцы расстреляли членов президиума юденрата во главе с Мареком Лихтенбаумом. Их трупы выкинули на свалку. Через несколько дней та же участь постигла остатки еврейской полиции.

Штрооп, начинавший военную карьеру простым солдатом во время первой мировой войны и не поднявшийся тогда выше вицефельдфебеля, прозябавший затем много лет на скромной должности землемера и лишь в канцеляриях и служебных кабинетах СС ставший значительной величиной, теперь с удовольствием входил в роль полководца. В борьбе с повстанцами Штрооп прибегал то к одной, то к другой хитрости, то к одной, то к другой тактике. Штурмовые группы то прочесывали гетто по частям, то переходили к одновременному массированному наступлению. 23 апреля Штрооп распустил слух об окончании акции, а на следующее утро приступил к операциям на три часа позже обычного, надеясь, что евреи поверят в уход немецких войск и покинут убежища.

Гвардия Людова сразу же после начала боев в гетто выделила для ЖОБ большую часть своих варшавских запасов оружия — двадцать пять винтовок с патронами. Руководители ППР — Павел Финдер, Владислав Гомулка и другие — держали связь с ЖОБ через Фондаминьского. Станислав Скрипий — «Сильвестр», командовавший ГЛ в Варшаве, разработал по поручению начальника штаба ГЛ Францишека Южьвяка — «Витольда» план помощи восставшему гетто. 20 апреля боевая группа ГЛ обстреляла и заставила замолчать немецкую артиллерийскую батарею на Новинярской улице; 21 апреля квартирмейстер ГЛ Эдвард Бониславский — «Збышек» отправился в район боев, чтобы наладить переброску в гетто оружия. Наткнувшись на немецкий патруль, он погиб в неравном бою. 22 апреля ГЛ совершила несколько диверсий на железной дороге в районе Варшавы, а 23 апреля попыталась осуществить комбинированную атаку тремя группами на немецкое оцепление у стен гетто. Выполнить задачу удалось только одной из них: она забросала гранатами немецкий автомобиль. Три эсэсовца были при этом ранены. (Штрооп упоминал в донесениях об обстреле немецких войск с «арийской стороны». Захваченные в плен и тут же расстрелянные «бандиты-коммунисты» кричали, по словам Штроопа, умирая: «Да здравствует Польша!») Вести о боевых действиях ГЛ в помощь повстанцам воодушевили бойцов ЖОБ, о чем Анелевич сообщал на «арийскую сторону» Ицхаку Цукерману.

Командование Армии Крайовой было ознакомлено с планами ЖОБ за несколько недель до начала боев и привело в состояние боевой готовности свои ударные силы — «Кедив». 23 апреля «Монтер» (Антони Хрущцель) писал Цукерману: «Армия Варшавы верит евреям ввиду проявленного ими духа сопротивления, поздравляет их и хочет оказать им помощь. С 19 часов 20 минут 19 апреля 1943 г. мы в акции». «Монтер» решил сделать в стенах гетто несколько проломов, через которые евреи могли бы уйти в район Пущи Кампинос — лесной местности на северо-западе от столицы. План почти полностью провалился. Лишь небольшая группа — десять человек из отряда грузчиков Раковера, бывшего унтер-офицера и участника кампании 1939 г., — пробилась с оружием в руках через оцепление в районе еврейского кладбища на Жолибож, откуда АК переправила ее дальше в Кампинос. Группа боевиков «Кедива» АК под командованием поручика Юзефа Пшенного — «Хвацкого», подбегая к стене гетто, попала под внезапный перекрестный огонь немецких пулеметов с крыш соседних домов. Мина, которую боевики несли к стене, взорвалась у них в руках посреди мостовой. Два человека были разорваны в клочья, один тяжело ранен, двое получили пулевые ранения в руки и ноги.

В дальнейшем боевые группы ГЛ, АК, ПЛАН, Милиции РППС, СОБ и других антифашистских боевых организаций продолжали вооруженные демарши у стен гетто, беспокоили немецкое оцепление, обстреливали патрули, расчеты орудий и пулеметов, грузовики с солдатами. Члены молодежной организации «Серые шеренги» проносили в гетто оружие. Все эти действия, конечно, не могли повлиять ни на ход, ни, тем более, на исход боев, однако в известной мере поднимали дух еврейских повстанцев и поддерживали чувство солидарности с ними среди участников польского подполья.

Некоторые офицеры АК, в том числе и члены Главного командования, были неприятно удивлены чрезмерной, но их мнению, готовностью «Монтера» втянуть АК в рискованные операции в гетто. Ведь Лондонское эмигрантское правительство уже в течение нескольких лет предостерегало против каких-либо крупных вооруженных выступлений в Польше! Не унимались реакционные, откровенно антисемитские элементы польского подполья. Офицер АК Янишевский в беседе с Цукерманом — «Антеком» пригрозил, что если ЖОБ будет поддерживать связь с ППР, он, Янишевский, прикажет своему отряду принять участие в уничтожении гетто. (Впоследствии сам Янишевский был казнен по приговору АК за сотрудничество с немцами.) Печатные издания АК замалчивали боевые действия отрядов АК в помощь гетто, опасаясь возмущения антисемитов в рядах АК.

Между тем генералу Штроопу дали знать, что в Берлине недовольны затяжкой операции в Варшавском гетто. Гиммлер, заподозрив Штроопа в чрезмерной гуманности, требовал не считаться ни с чем и проявить максимум твердости. И Штрооп решил распространить метод поджога домов, занятых повстанцами, на все без исключения кварталы гетто. Это вызвало недовольство Одилона Глобоцника, все еще надеявшегося вывезти в Люблин имущество евреев, и немецких фабрикантов, не успевших эвакуировать из гетто оборудование своих фабрик. Но Штрооп более не считался с ними.

25 апреля гетто было охвачено пожаром. Варшаву затянули тучи дыма. Сполохи огня освещали город ночью, как днем, дома на «арийской стороне» сотрясались от детонации. Погода в течение всего восстания стояла сухая, и ничто не мешало быстрому распространению пожаров. Несколько раз огонь перекидывался на дома на «арийской стороне». Условия ведения боев резко ухудшились для повстанцев. До сих пор они, выдерживая убийственный обстрел, стремились подпустить противника поближе и открыть по нему огонь с крыш, чердаков и из окон верхних этажей. Нередко немцы были вынуждены часами гоняться за повстанцами в лабиринтах комнат и коридоров больших зданий, не будучи никогда уверенными, что район, казалось, уже проверенный, не занят снова просочившимися бойцами. Теперь гитлеровцы, держась на более или менее безопасном расстоянии, попросту выжигали квартал за кварталом, готовые расстрелять любого, кто попытается выбраться из горящего дома.

Штрооп с удовлетворением отмечал, что его люди в ходе операции становятся «все тверже». Они строго запрещали польским пожарным, участвовавшим в военных действиях в гетто, спасать погибающих евреев. В Варшаве рассказывали, что один пожарный был застрелен на месте за то, что направил струю воды на женщину, появившуюся на балконе в горящем платье.

Невыносимый жар заставлял повстанцев покидать бункеры и отступать под пулями фашистов по охваченным пламенем чердакам и крышам. ЖОБ помогала жителям тех домов, оставаться в которых из-за бушевавшего пожара было невозможно. В сопровождении боевиков гражданское население организованно переходило в другие дома. Нередко арьергардным группам ЖОБ приходилось жертвовать жизнью, сдерживая преследующих гитлеровцев. Так погиб на улице Милой командир боевой группы бундовец Давид Гохберг.

Упорство защитников гетто не было сломлено. «Только тогда, когда вся улица и все дворы по обеим ее сторонам были полностью охвачены огнем, из домов вынырнули евреи, — сообщал Штрооп. — Некоторые из них, объятые пламенем, пытались спасти жизнь, прыгая из окна или с балкона на улицу, куда предварительно выбрасывались постели, одеяла и т. п. Снова и снова мы были свидетелями того, как евреи и бандиты, несмотря на опасность сгореть живьем, предпочитали вернуться в огонь, чем попасть в наши руки. Снова и снова евреи возобновляли стрельбу». Некоторые, по словам Штроопа, «со сломанными костями пытались тем не менее переползти через улицу в еще не охваченные или частично охваченные огнем кварталы».

Заживо сгорели тысячи людей. Леон Найберг, член боевой организации, рассказывает: «В подвале дома  2 на Валовой улице лежит немецкий еврей Гош. Он был спрятан на четвертом этаже и почти задохся в дыму, когда до него дошел огонь. Лестниц в доме уже не было, поэтому он спрыгнул вниз, сломав себе руки. Позвоночник тоже поврежден. Вчера он был еще в сознании и уполз в подвал, но сегодня у него уже агония. Его лицо измазано запекшейся кровью. Во дворе дома  4 по Валовой лежат трупы двух детей и женщины. У них сожжены волосы и изуродованы лица. Есть у них и огнестрельные раны. То, что вчера еще дышало, — сегодня лишь куча костей и тряпья. Трупы инженера Т.Шиера и двух неизвестных, которые все задохнулись в дыму, лежат в подвале на Свентоерской, дом 38".

А вот что пишет Поля Эльстер: «Вспоминаю семнадцатилетнюю девушку с обугленными ногами. Ноги девушки были обвязаны тряпками, она нечеловечески кричала, чтобы ее добили. Она лежала вместе с другими и из-за тесноты проходящие то и дело спотыкались о нее и ударяли. Она стонала нечеловечески. Этот крик: »Убейте меня!" забыть нелегко. В другом месте лежала семья — сестра и два брата, тоже вытащенные из горящего бункера. Сожженные лица, глаз совсем не видно, лежат и стонут... Еще в другом месте лежит годовалый ребенок, уже не стонет, не плачет, у него, видно, нет больше сил. Лица ребенка не забуду в жизни. Лежит — ручки и ножки сожжены, на личике — совершенно нечеловеческая боль... У матери ребенка были совсем сожжены руки и лицо, так что она не могла держать на руках свое дитя, и, когда она обратилась к «аскару», чтобы он убил ее и ребенка, «аскар» решился на этот очень гуманный шаг, поднял карабин, выстрелил и убил мать; ребенка же оставил на произвол судьбы".

«Некоторые в приступе отчаяния, — вспоминает другой свидетель, — бросались с верхних этажей на мостовую. На подоконнике показывалась фигура, объятая пламенем. Эта фигура быстро наклонялась. Потом что-то мелькало в воздухе, как торпеда. Эта торпеда ударялась о мостовую, на которой красный цвет крови сливался с красным цветом пламени». Павшие духом люди стали выходить из укрытий, чтобы сдаться фашистам.

Повстанцы вынуждены были отказаться от обороны зданий и укрылись под землей. Появляться на улицах они могли только по ночам. Связь командования с боевыми группами на местах стала нарушаться. «Сведений о положении у Шульца и Теббенса не имею, связь прервана. Щеточная фабрика горит уже третий день. Контакта с группами не имею», — писал 23 апреля Анелевич на «арийскую сторону» Цукерману. Группа, посланная 25 апреля штабом ЖОБ для связи на «арийскую сторону», погибла, попав в засаду.

26 апреля бои в гетто достигли наивысшего напряжения. «На ожесточенное и упорное сопротивление наткнулись почти все штурмовые группы, посланные в гетто», — отметил в рапорте Штрооп. Фашисты снова прибегли к поджогу домов и к взрывам подземных укрытий — «единственному и решающему средству вынудить эти отбросы, этих недочеловеков выйти на поверхность». В этот день гитлеровцы смогли вывезти из гетто всего 30 человек. 362 еврея, согласно рапорту Штроопа, были убиты в бою и 1330 застрелено сразу же после пленения, не считая погибших внутри сгоревших домов и взорванных бункеров. Командование Гвардии Людовой на «арийской стороне» получило в этот день последнее донесение штаба ЖОБ. В нем говорилось о колоссальных потерях, о том, что для защитников гетто наступили последние дни.

Люди не выдерживали многодневного пребывания под землей, жары, дыма, оглушающих взрывов. Во многих бункерах кончались запасы продовольствия. «Почти ни в одном из бункеров, в которых находятся наши товарищи, нельзя ночью зажечь свечу: нет воздуха», — писал Анелевич. «Каждую ночь евреи, вышедшие из своих темных душных убежищ в поисках родных и друзей, бродили по улицам, — вспоминает Цивия Любеткин. — Немецкие солдаты прятались по ночам в развалинах и прислушивались». Патрули, обмотав по примеру евреев ноги тряпьем, неотступно преследовали вышедших из укрытий. За ночь они убивали от тридцати до пятидесяти человек. В этих стычках несли потери и гитлеровцы.

27 апреля огнем были охвачены двадцать из двадцати шести улиц гетто. 320 гитлеровцев проводили «очистку» домов по улице Низкой в северной части гетто. Повстанцы ожесточенно отстреливались, а когда огонь, охвативший здание, не оставлял более другого выхода, они, как пишет Штрооп, с проклятиями в адрес Германии, фюрера и немецких солдат прыгали подчас с высоты пятого этажа. На балконе одного из горящих домов появилась молодая женщина с ребенком. Она обратилась к находившемуся неподалеку Штроопу: «Я не прошу у вас пощады, но помните: вас не минет наказание за все, что сейчас делается с нами». Когда пламя подобралось к балкону, она взяла ребенка на руки и бросилась на мостовую.

На улице Новолипки в домах  40 и 41 гитлеровцы взорвали обнаруженные ими бункеры, защитники которых ответили на предложение сдаться выстрелами. Один бункер был уничтожен вместе с людьми, другой лишь треснул. Многие из его защитников приняли цианистый калий. Боевик Гелена Штерлинг была убита в тот момент, когда, расстреляв все патроны, бросилась на врага с вертелом. Не выдержал испытания и великолепный бункер инженера Гольдмана: взрыв уничтожил электропроводку, водопроводные трубы, завалил выход.

Оборона гетто распадалась на все менее значительные очаги сопротивления, совершенно не связанные друг с другом. Реже становились партизанские вылазки. Даже действовавшие на одной улице боевые группы подчас не могли установить связь. Иссякали силы рабочих заводов Шульца и Теббенса. О переживаниях пятидесяти человек — мужчин, женщин, детей, больных, стариков, набившихся в одно из подземных убежищ «производственного гетто», — рассказывает в письме брату Юзефу Гитлеру-Барскому, датированном маем 1943 г., очевидец Исаак Гитлер. Было так жарко, пишет он, что все разделись до рубах и кальсон. Здесь же в углу находилась параша. Спички гасли в спертом воздухе. Боевики приносили пищу и поддерживали порядок. Каждую ночь они выходили на партизанские вылазки. Возвращалось их все меньше к меньше. Сверху то и дело слышались шаги немцев. К концу пятых суток последняя пятерка боевиков не вернулась с вылазки. Еще двое суток люди в подземелье лежали, тесно прижавшись друг к другу, утратив силы и надежду. При приближении немцев закрывали детям и кашляющим рот подушками. В соседнем убежище мать задушила своего плакавшего ребенка.

27 апреля Теббенс снова призвал к «переселению», ручаясь, что никто не будет убит. Измученные люди стали покидать укрытия и заполнили заводской двор. Помощник Теббенса (еврей) усердно поддакивал ему. Неожиданно во дворе появились вооруженные боевики ЖОБ. На глазах у немецких солдат они призвали людей не верить лживым обещаниям. Завязалась перестрелка, толпа рассеялась. Многие рабочие Теббенса были позже схвачены фашистами и отправлены на умшлагплац, но на соседнем заводе Шульца борьба продолжалась. Обезумевший от злобы Штрооп обвинил в этом самого фабриканта. 29 апреля в районе шопов снова появились регулярные войска.

Немцам удалось взорвать здание, под которым был вырыт бункер для склада боеприпасов ЖОБ. Дом рухнул, похоронив всех, кто находился в нем и под ним.

Командование ЖОБ по договоренности с Гвардией Людовой постановило эвакуировать за пределы гетто часть боевых групп из района заводов. Операцию подготовили представители ППР Францишек Ленчицкий и поручик ГЛ Владислав Гайк — «Кржачек». Сорок повстанцев с оружием в руках спустились в канализационные трубы на улице Лешно, успев перед этим поджечь немецкую фабрику в доме  72. Раненых пришлось оставить на попечение связной Леа Корн (немцы обнаружили бункер и всех убили). Боевиков между тем связная Регина Фуден — «Лилит» вывела на Огродовую улицу, где их укрыл на своем чердаке рабочий-поляк Рышард Трифон. Затем Владислав Гайк и связной ЖОБ Тобиаш Шейнгут вывезли всю группу на грузовиках в Ловмянки, за семь километров от Варшавы. Регина Фуден, не слушая возражений начальников, вернулась в гетто к оставленным раненым товарищам, на смерть.

Той же подземной дорогой попытался пробраться на «арийскую сторону» еще один отряд ЖОБ, но гитлеровцы, предупрежденные о случившемся, часть люков взорвали, у других поставили охрану. Весь отряд ЖОБ был уничтожен. Квартира Трифона, ставшая во время восстания как бы перевалочным пунктом для беглецов из гетто, была вскоре выдана немцам. В ожесточенной схватке погибли все евреи, которые там оказались.

Жаркий бой вновь разгорелся на Мурановской площади. Остатки боевых групп ЖЗВ вместе с польской группой капитана Иваньского из Военной организации Корпуса безопасности (КБ) восстановили связь с «арийской стороной» через тоннель на Мурановской улице. Штрооп, уведомленный анонимным письмом предателя из штаба КБ, немедленно послал на место отряд лейтенанта Диля. Когда начался бой, на помощь бойцам ЖЗВ подошла боевая группа ЖОБ, а также капитан Иваньский с десятью автоматчиками, в числе которых были его сын и брат. Немцев пропустили на середину площади и затем атаковали со всех сторон. Исход боя решило появление немецкого танка. Повстанцы рассеялись, потеряв 24 человека убитыми. Погиб и брат капитана Иваньского Вацлав. Тяжелые ранения получили сын капитана Роман и командир отряда ЖЗВ Давид Апфельбаум.

Штроопу не раз казалось, что сопротивление в гетто должно уже пойти на убыль. «На пятый день нам, очевидно, удалось добраться до самых крупных террористов и активистов, которые до этой поры смеялись над всеми нашими усилиями разыскать их и депортировать», — сообщал он 23 апреля. 25 апреля он было решил, что в гетто уже уничтожены «все бандиты и саботажники». Но вскоре нацистскому генералу пришлось признать преждевременность своих выводов. Явно озадаченный, он писал 28 апреля: «Сегодня мы снова встретили и сломили во многих местах очень сильное сопротивление. Становится все яснее и яснее, ввиду затяжки операции, что нам теперь противостоят настоящие террористы и активисты».

Основные силы ЖЗВ были к концу апреля действительно разбиты (впрочем, и 30 апреля группа ЖЗВ подожгла военные склады на улице Пшеязд на «арийской стороне»), но ЖОБ продолжала сопротивление. 1 мая бойцы гетто собрались на торжественные митинги, слушали доклады и радиопередачи из Лондона и Москвы, пели «Интернационал». Слова «это есть наш последний и решительный бой» обрели особый смысл в устах людей, не сомневавшихся в своей близкой гибели. Командование ЖОБ постановило усилить боевую активность. Штрооп в очередном рапорте писал об особой ожесточенности сопротивления в этот день. Никто не сдался 1 мая добровольно. Какой-то пленный выхватил спрятанный револьвер и трижды выстрелил в немецкого офицера. На улице Налевки гитлеровцев атаковали среди бела дня. Когда немецкие саперы собрались взорвать один из люков, появившийся из-под земли повстанец на их глазах схватил взрывчатку и скрылся с ней.

Тяжелые бои вели бойцы ЖОБ на фабриках «Трансавиа» и «Вишневский—Серейский» на улице Ставки в северной части гетто. Возглавляемые Эдвардом Фондаминьским повстанцы попали в окружение, понесли большие потери, но все же прорвались на улицу Милую и явились в штаб ЖОБ в доме  18.

На Францишканской улице (северо-западная часть гетто) в доме  30 немецкие штурмовые группы обнаружили подземный бункер, в котором засели остатки защитников щеточной фабрики во главе с Мареком Эдельманом и Гершем Берлиньским. Нацисты забросали ручными гранатами вход, однако часть повстанцев, выбравшись через запасный выход, обстреляла врага с тыла. Немцы отступили, унося раненых. На следующее утро они возобновили атаки на бункер и снова были отбиты. Лишь на третьи сутки, применив газы, они овладели укреплением. 160 защитникам бункера из 300 удалось скрыться; часть из них засела в доме  22 по той же улице, часть ушла в бункер штаба ЖОБ на улице Милой. Как и большинство граничащих с «арийской стороной» улиц гетто, вся Францишканская была к этому времени разрушена. На этой улице погиб в обнаруженном гитлеровцами бункере Абрам Гепнер — один из немногих деятелей погрязшего в коррупции и предательстве юденрата, оставивших по себе хорошую память. До войны он был купцом, а когда занял пост заведующего отделом снабжения юденрата, саботировал жестокие немецкие приказы, стараясь достать для гетто побольше продовольствия. В тайне от юденрата он давал детям и бедноте больше продуктов, чем им официально полагалось, сотрудничал с Сопротивлением. Гепнер отказался от предложения укрыться на «арийской стороне», решив разделить судьбу гетто.

«Повсюду были разбросаны тела наших товарищей, — пишет Любеткин. — На гниющие по улицам трупы садились стаи ворон. По гетто бессмысленно бродили сошедшие с ума от ужасов пребывания под землей». «Нижеподписавшийся исполнен решимости продолжать операцию до тех пор, пока не будет уничтожен последний еврей», — бодро докладывал начальству Штрооп. Сам Крюгер, начальник полиции и СС Генерал-губернаторства, прибыл с инспекцией из Кракова, чтобы потом лично доложить о ходе операции Гиммлеру.

4 мая главные силы Штроопа снова прочесали «производственное гетто». Некоторые из схваченных фашистами людей, сломленные и павшие духом, показывали врагу расположение подземных бункеров. Нашлись и давно сотрудничавшие с оккупантами мерзавцы, которые теперь пытались купить себе жизнь, сдав соплеменников. Но подавляющее большинство захваченных гитлеровцами евреев, по признанию Штроопа, отказывались служить врагу проводниками.

ЖОБ организовала специальные группы для уничтожения предателей. 6 мая боевики ЖОБ настигли и пристрелили на месте гестаповца Фреда Орлеана. Связной ЖОБ Тобиаш Шейнгут уже за пределами гетто убил подосланного немцами шпиона. В качестве шпионов гитлеровцы использовали и детей, запуганных и морально изуродованных жизнью в гетто. Одного такого мальчика боевики поймали в районе фабрики Шульца. «Надо было бы прикончить его на месте, потому что он пришел выслеживать и доносить, но ему десять лет, а теперь так жалко молодых. Может быть, из него что-нибудь еще вырастет», — сказал командир боевой группы, передавая мальчика в руки людей, прятавшихся в бункере.

Обнаружив бункер, гитлеровцы взрывом заваливали вход, после чего пускали газ внутрь. Евреи, вынужденные покинуть убежище, не раз бросались на них с оружием, швыряли гранаты. Женщины стреляли из пистолетов, вытащенных из-под платья. Гитлеровцы стали раздевать пленных догола.

Штрооп сетовал, что для разрушения домов взрывами требуется много времени и огромное количество взрывчатки. «Самым лучшим способом уничтожения евреев остается поэтому поджог... Недочеловеки, бандиты и террористы по-прежнему укрываются в бункерах, где жара из-за пожаров стала невыносимой. Теперь эти твари слишком хорошо поняли, что перед ними встал выбор: или до последней возможности оставаться в укрытиях, или выйти на поверхность и попытаться убить или ранить людей из СС, полиции и вермахта, которые не прекращают натиска... В течение первых шести дней бой против евреев и бандитов был тяжел, но только теперь, как оказывается, в наши руки попадают евреи и еврейки, которые командовали в те дни. Каждый раз при обнаружении бункера находящиеся внутри евреи оказывают сопротивление, используя все имеющееся в их распоряжении оружие».

Сопротивление концентрировалось в центральной части гетто, там, где на улице Милой под домом  18 находился бункер штаба ЖОБ. Это чрезвычайно разветвленное подземелье тянулось на целые кварталы, в нем легко можно было заблудиться. Первыми хозяевами бункера были уголовники, подчинявшиеся Шмулю Ашеру, огромному детине, богачу. Его шайка оборудовала бункер кухней, водопроводом, электрическим освещением, собрала значительные запасы продовольствия, которые, однако, быстро иссякли, когда в бункер набились сотни людей, на что устроители подземного убежища, естественно, не рассчитывали. Каждое помещение бункера имело свое название, помогавшее ориентироваться: «Треблинка», «Травники», «Понятово», «Пески» и т.п. Смысл этих названий стал особенно символичен, когда отсеки с потолками ниже человеческого роста, рассчитанные на 8—10 человек каждый, заполнили десятки людей, обливающихся потом от страшной жары.

В первые дни боев бункер заняла группа носильщиков Давида Малованьчика и Мойзеша Чомпеля. Они еще в 30-е гг. участвовали в отрядах самообороны, а в гетто сражались против немцев и в январе, и теперь, в дни апрельского восстания. Чомпель и Малованьчик впустили в бункер группу ЖОБ, а те, в свою очередь, передали его штабу ЖОБ. Прежние владельцы не возражали. По мере разгрома по всему гетто опорных пунктов ЖОБ в бункер на улице Милой устремлялись остатки боевых групп, а также население из сожженных или разрушенных домов. Здесь оказалось около 300 человек, в том числе 80 боевиков и почти все члены подпольного руководства Хашомер-Хацаир и ППР в гетто.

Штрооп узнал, где расположен штаб ЖОБ, от пленных. 6 мая в очередном донесении он писал, что «идет по следам бандитов» и что есть надежда «добиться завтра успеха в выслеживании партийного правления». На следующий день он доложил, что ему теперь известно месторасположение «партийного правления».

Между тем штаб ЖОБ, понимая, что продолжать борьбу уже невозможно, отдал приказ остаткам боевых групп пробиваться на «арийскую сторону». Однако почти все, кто пытался покинуть гетто, погибали. 7 мая немцы уничтожили две группы ЖОБ, одна из которых вышла по канализационным трубам к саду Красиньских, а другая перебралась из дома  74 на улице Лешно в дом  71, расположенный на противоположной стороне улицы, за стеной гетто. Необходима была помощь польских антифашистов. Несколько групп связных отправились на «арийскую сторону». Почти все они погибли, но Симхе Ратгаузеру удалось добраться до Цукермана — «Антека» и связаться через него с руководством Варшавской организации ППР и Гвардии Людовой. Стали готовить спасательную экспедицию.

В это время штаб ЖОБ послал Цивию Любеткин на Францишканскую улицу, где еще действовал отряд боевиков щеточной фабрики под руководством Марека Эдельмана и Герша Берлиньского, после ухода немцев вновь обосновавшийся в своем бункере. С Францишканской улицы можно было выйти подземным ходом в канализационную сеть. Однако очередная группа связных, направленная в этот день штабом ЖОБ на «арийскую сторону», наткнулась на эсэсовцев и была перебита, а спасательная экспедиция с проводниками из рабочих городской канализации, направленная Гвардией Людовой подземным путем в гетто, несколько дней добиралась до ставшего совершенно неузнаваемым района боев. Участь штаба ЖОБ была решена.

8 мая нацисты окружили дом  18. Они обнаружили все пять выходов из бункера и атаковали их одновременно, используя газовые бомбы. Штрооп пригласил к окруженному штабу корреспондентов немецких, итальянских, венгерских, финских и шведских газет. Им сказали, что задержана группа еврейских коммунистов и советских парашютистов.

Гражданское население покинуло бункер, но боевики ЖОБ решили держаться до конца. Гитлеровцы пускали газ малыми дозами, то и дело повторяя предложение сдаться. Они рассчитывали, что защитники бункера не выдержат и их можно будет взять живыми. Арье Вильнер крикнул: «Лучше покончить с собой! Мы не должны попасть в их руки живыми!» (Работая представителем ЖОБ на «арийской стороне», он уже побывал в лапах гестапо. Выдержав ужасающие пытки, он никого не выдал и бежал из застенка. Лучше других он знал, как поступают гитлеровцы с пленными.) Газ уже заполнял помещения, многие, чтобы прекратить мучения, решили покончить жизнь самоубийством. Лейб Ротблат перед тем, как застрелиться, дал яд своей старой матери. Когда были уже мертвы Фондаминьский, Анелевич, его подруга Кира Фухрер и многие их товарищи, кто-то вдруг обнаружил, что один из выходов остался незамеченным гитлеровцами и не охраняется. Четверо оставшихся в живых, полуотравленные газом, бросились по нескончаемой веренице подземных переходов на воздух.

Заваленный трупами бункер штаба ЖОБ был разрушен, и добравшиеся наконец до этой части гетто Симха Ратгаузер и польские проводники решили попытаться спасти боевиков на Францишканской улице. Около 60 человек, включая Берлиньского и Эдельмана, двинулись под землей к люку на улице Простой (Прямой. — Прим. ред.), где их ожидали люди из Гвардии Людовой.

Добравшись до люка на улице Простой, отряд должен был дожидаться темноты. Люди промокли в грязной жиже, продрогли до костей. Наступила ночь, но сигнала покидать люк не последовало: оказалось, что не нашли грузовика для выезда из города. К утру сидевшие под землей повстанцы совершенно обессилели, некоторые уже не подавали признаков жизни, кто-то решил возвращаться в гетто. Особенно страдали Михал Розенфельд, Тося Альтман и Иегуда Венгровер, отравленные в бункере газом. Венгровер, мучимый жаждой, напился прямо из канализационной трубы. На следующий день он умер.

Стало ясно, что люди не выдержат больше пребывания под землей. Решили покинуть люк днем, немедленно. По телефону вызвали два коммерческих грузовика и, направив на шоферов револьверы, начали погрузку. Зеваки, торчавшие на балконах, высунувшиеся из окон, с изумлением наблюдали, как из люка вылезали грязные с головы до ног люди, с трудом забирались в кузов машины и падали пластом.

Погрузка продолжалась около получаса, когда вдруг поступило сообщение, что поблизости появились немцы. Началась паника: боевики, преграждавшие прохожим доступ на улицу Простую, не могли больше справляться с наплывом пешеходов, а шофер второй машины в суматохе отъехал с пустым кузовом. Из люка больше никто не показывался, и повстанцы тронулись в путь. Уже в дороге выяснилось, что человек пятнадцать-двадцать остались под землей.

Автомашина благополучно добралась до леса, где уже находилась группа повстанцев из «производственного» гетто. Три человека на той же машине поехали за оставшимися товарищами. Вернувшись на улицу Простую, они нашли ее оцепленной немецкими солдатами и латышскими эсэсовцами. Какая-то женщина — свидетельница эвакуации из люка — указала фашистам на подъехавших. Их тут же расстреляли. Оставшиеся под землей, потеряв терпение, попытались выйти самостоятельно, но все были перебиты.

С гибелью штаба ЖОБ организованное сопротивление в гетто быстро пошло на убыль. В развалинах еще долго бродили небольшие группки повстанцев — люди Захариа Артштейна и Меллона из ЖОБ, Хаима Лопаты и Янека Пики из ЖЗВ, социалиста Берки, носильщика «Моше-большевика» и другие. Более двух десятков повстанцев во главе с Лейзером Шершенем, бежавшим за три месяца до восстания из Треблинки, обосновались на пятом этаже сгоревшего дома на Валовой улице. Выбирались они оттуда по ночам с помощью веревочной лестницы.

Евреи готовили на кострах пищу из случайно добытых продуктов, перестреливались с немецкими патрулями, рыскали по ночам в поисках пропитания и укрытия на день, выменивали друг у друга то, что удавалось вытащить из разрушенных бункеров, иногда отнимали друг у друга оружие. Между ними и немцами случались серьезные бои, в которых 11 мая погибли 53 повстанца, а 12 мая — 133.

Пользуясь взрывчаткой и газами, гитлеровцы теперь довольно легко преодолевали сопротивление в обнаруженных ими бункерах. 10 мая, впервые с начала боев, сдалась целая группа повстанцев — 59 человек. Остатки разгромленных боевых групп пробивались с револьверами в руках поодиночке или небольшими кучками на «арийскую сторону». Одни из них перебирались с помощью приставных лестниц и веревок через стену гетто, другие из последних сил рыли подземные ходы, которые, однако, гитлеровцы нередко успевали обнаружить до окончания работ. Несколько групп были выведены из гетто людьми капитана Иваньского. Бывший веркшютц инженер Шлядковский, договорившись с поляками из Старого города, выводил из гетто группу за группой по канализационным трубам, не забывая, правда, взимать за это по 15 000 злотых с человека.

За пределами гетто, в «арийской части» Варшавы, куда устремились уцелевшие боевики, участились вооруженные столкновения. Четверо боевиков ЖЗВ из группы Павла Френкеля, пробравшейся из гетто еще в апреле и укрывшейся в доме на Гжибовской улице, потеряв терпение, вышли на свой страх и риск на улицу, остановили извозчика и заставили его под угрозой оружия ехать за город. Встретив по дороге двух польских полицейских, извозчик поднял крик. Боевики выскочили из повозки, вынули бомбы. Через несколько секунд все — евреи, извозчик и полицейские — были мертвы. Погиб и боевик Бекерман из той же группы ЖЗВ, также не выдержавший мук ожидания. Сразу по выходе на улицу он был опознан немцами, отстреливался и погиб. Оставшиеся десять человек сидели в укрытии до 10 мая, когда немцы, предупрежденные членами ультраправой польской подпольной организации «Меч и плуг», окружили дом и забросали повстанцев ручными гранатами. Большинство бойцов ЖЗВ были убиты на месте, трое захвачены живыми и расстреляны. Уничтожена была почти целиком и группа коммуниста Арона Брыскина, укрывавшаяся на «арийской стороне» в доме  14 по улице Медовой. Ее выдал дворник, которого впоследствии казнила Гвардия Людова.

«Восстание угасало постепенно, и трудно установить точный момент его окончания», — пишет историк Б.Марк. Время от времени немцы обнаруживали не замеченные до того бункеры. Штроопу, которому уже несколько раз казалось, что борьба окончена, пришлось 13 мая снова отметить: «Ныне стало ясно, что попадающие теперь в наши руки евреи и бандиты являются членами так называемых боевых групп. Это все молодые парни и женщины от 18 до 25 лет. При захвате одного бункера произошла схватка, во время которой евреи не только стреляли из пистолетов калибра 0,8 и польских пистолетов »Вис", но и бросали в эсэсовцев польские гранаты «апельсины». После того, как часть из находившихся в бункере была схвачена и начался обыск, одна из женщин — что случалось уже часто — молниеносно сунула руку за пазуху и, вытащив ручную гранату — «апельсин», сдернула предохранитель, бросила гранату в обыскивавших ее людей и быстро спрыгнула в укрытие. Только благодаря присутствию духа удалось избежать жертв". Это была Сара Розенблюм, член ЖОБ. После этого, добавляет Штрооп, саперы уничтожили бункер с остававшимися там евреями, подложив более крупный, чем обычно, заряд взрывчатки. На следующий день немцы пустили газ сразу в 183 люка. Прятавшиеся в канализационных трубах, чтобы спастись от отравления, вынуждены были выйти в центре гетто, где их уже поджидали гитлеровцы.

13 мая губернатор Варшавы Людвиг Фишер оповестил горожан о разрушении гетто — «гнезда большевизма и бандитизма». Он призвал население выполнить свой «долг» и выдавать властям находящихся еще на свободе «евреев и коммунистических агентов». 15 мая немцы разрушили на территории гетто последние дома, за исключением восьми зданий — немецких казарм, госпиталя и тюрьмы «Павяк». 16 мая Штрооп официально объявил об окончании «большой акции» и начал отвод своих сил. «Еврейского гетто в Варшаве больше не существует», — рапортовал он. 18 июня 1943 г. Штрооп за свои подвиги в гетто был награжден железным крестом первого класса, а 29 июня Гиммлер утвердил его в должности начальника СС и полиции Варшавы. Ежедневные рапорты Штроопа, запечатлевшие деяния гиммлеровского воинства в Варшавском гетто с 19 апреля по 16 мая 1943 г., были собраны вместе и в роскошных переплетах вручены самому рейхсфюреру СС и начальнику СС и полиции «Ост» Крюгеру. Один экземпляр на память о свершениях на поле брани Штрооп оставил себе.

На догоравших развалинах Варшавского гетто был оставлен батальон немецкой полиции. Немцы прочесывали местность, перерезали последние водопроводные трубы, отравляли все обнаруженные резервуары и источники воды, забрасывали колодцы полусгнившими трупами, обливали керосином найденные остатки пищи, взрывали и заваливали дороги. Ежедневно они засыпали все люки, но евреи, намеревавшиеся бежать из гетто по канализационным трубам, по ночам раскапывали их. В течение мая были обнаружены и ликвидированы почти все остававшиеся подземные укрытия. 16 мая, в день официального окончания «большой акции», гитлеровцы обнаружили большой бункер в доме  38 на Свентоерской улице и, пустив газ, заставили выйти 60 укрывавшихся там евреев. Восемнадцатилетнему Киршенбауму, полумертвому, с гангреной ног, отказавшемуся выдать другие известные ему бункеры, немцы прострелили руку. Он продолжал упорствовать, и ему выстрелили в ногу.

Столкновения с разрозненными кучками повстанцев происходили еще в июне и июле. Полковник охранной полиции Харинг отмечал впоследствии, что «ввиду ставшего известным противнику уменьшения сил отдельные банды пытались возобновить свою деятельность. Во время все новых и новых схваток с бандами, имевшими хорошее вооружение и руководство, приходилось в жестоких подчас боях подавлять отдельные гнезда сопротивления, оборудованные в развалинах, подвалах, канализационных колодцах». В этих боях в начале июня погибли последний командир группы ЖЗВ в гетто Янек Пика и член штаба ЖОБ Захариа Артштейн, которому удалось было сколотить из обломков боевых групп значительный отряд. К этому времени евреи настолько ослабели от голода и перенапряжения, что не могли даже добросить до врага ручную гранату.

18 июня 1943 г. губернатор Фишер, принимая у себя во дворце Ганса Франка, с гордостью показал ему на развалины гетто. От Гиммлера пришло предписание сровнять территорию бывшего гетто с землей, засыпать все подвалы и канализацию, покрыть весь район слоем чернозема и разбить там большой парк. В середине июля немцы принялись систематически взрывать развалины в гетто, однако кучки вооруженных евреев снова прокрадывались в уже, казалось, очищенную зону. Поэтому осенью немцы, прочесывая бывшее гетто, снова (еще раз) стали взрывать развалины. Но и в конце 1943 г. они натыкались на вооруженные группки евреев, оказывавших сопротивление. Подобные случаи имели место даже летом 1944 г., спустя год после подавления восстания в гетто!

По подсчетам Штроопа, во время боев в Варшавском гетто с 19 апреля по 16 мая было убито около 7000 евреев, кроме того, около 5000—6000 погибли внутри зданий и бункеров от огня и взрывов. 56 065 человек, согласно рапорту Штроопа, были схвачены и вывезены из Варшавы. (Многие из них выскакивали на ходу из поездов, получая увечья или погибая под пулями охраны. Группа евреев пыталась выскочить из вагона ночью во время стоянки поезда на Гданьском вокзале. Немцы открыли огонь и перебили 36 человек. Перенося трупы, работавшие на вокзале еврейские рабочие обнаружили, что одна женщина еще жива. С помощью железнодорожника-поляка ее удалось переправить в рабочую казарму; немец-инспектор, которому сказали всю правду, разрешил ей остаться.)

Немецкие войска в ходе операции разрушили 631 бункер. Спастись из Варшавского гетто во время и после восстания смогли, согласно позднейшим подсчетам, около 3000 человек.

Немецкие потери в Варшавском гетто оцениваются по-разному. Подпольная пресса Варшавы писала о 120, 300, 400, даже о 1000 убитых. Штрооп называет другие цифры — 16 убитых и 90 раненых. Позже, уже находясь в польской тюрьме, он говорил на допросах, что легкораненые, оставшиеся в строю, не заносились им в списки, как и потери польской полиции (которые, впрочем, не могли быть, по его мнению, особенно велики, так как эта полиция не участвовала в операциях внутри гетто). Штрооп утверждал при этом, что в его отчетах не было какого-либо умышленного сокрытия потерь.

Сам факт многонедельных боев в гетто, применение артиллерии, танков, бронированных автомобилей, тяжелых пулеметов, огнеметов и газов, зарево пожаров и гул взрывов, неоднократные неудачные атаки гитлеровских отрядов — все это наводит на мысль об огромных потерях, которые они должны были бы понести. Следует, однако, принять во внимание чудовищное неравенство сил. Мало сказать, что вооруженным до зубов фашистам противостояли почти безоружные повстанцы, — почти целиком отсутствовали условия и для сколько-нибудь эффективной партизанской борьбы. Опыт истории учит, что партизанская война может вестись с успехом в тылу врага, силы которого связаны борьбой на фронте, во всяком случае, там, где благоприятны условия местности, где есть возможность избегать боя с главными силами противника, действовать на его коммуникациях, нападать врасплох, атаковать тыловые части и разрозненные группы. Еврейским же повстанцам приходилось вести непрерывную борьбу на территории, ограниченной несколькими улицами, где маневр сводился к передвижению на сотню-другую метров. В такой обстановке обороняющиеся не могли избежать больших потерь, им было крайне трудно, почти невозможно, оторваться от противника при отходе, избежать окружения, а то и полного уничтожения своих сил.

Среди командиров повстанцев не было кадровых офицеров, не было людей с военным образованием. Они могли воспользоваться опытом лишь нескольких бывших солдат и унтер-офицеров, служивших ранее в польской армии и участвовавших в сентябрьской кампании 1939 г. Подавляющее большинство боевиков составляли юноши и девушки 18–25 лет, не бравшие в руки оружия до вступления в боевую организацию.

О крайне плохом вооружении повстанцев говорит тот факт, что немцы смогли захватить всего-навсего девять винтовок и пятьдесят пистолетов и револьверов, да еще патроны, бутылки с зажигательной смесью, ручные гранаты и взрывчатку. Явно смущенный такими мизерными трофеями, захваченными у полностью окруженного и уничтоженного противника, Штрооп писал: «Надо учесть, что в большинстве случаев нам не удавалось захватить оружие потому, что евреи и бандиты, прежде чем попасть в плен, выбрасывали его в такие бункеры и укрытия, которые мы не могли обнаружить. Выкуривание бункеров также мешало нашим людям обнаруживать и собирать оружие. С тех пор как нам пришлось взрывать бункеры, мы уже не могли искать оружие».

Если даже согласиться с явно натянутыми аргументами нацистского генерала, то и тогда количество оружия, находившегося в руках защитников гетто, не превысит нескольких десятков винтовок, чуть большего числа пистолетов и револьверов и нескольких пулеметов. О том же говорят и свидетельства участников восстания. Понятно, что с таким вооружением повстанцы были способны лишь задерживать — ценой собственных больших потерь — продвижение гитлеровцев на том или ином участке, но не могли нанести им существенный урон. Противник, держась за пределами досягаемости повстанческих револьверов и ручных гранат, мог заливать позиции повстанцев потоками пуль и снарядов. Еще более безопасным для него было выжигание целых кварталов, взрывание бункеров.

Для партизан, действующих «в обычных условиях», решающее значение имеет поддержка населения, конечно, если противник хоть сколько-нибудь заинтересован в нормальной хозяйственной жизни в районе партизанских действий. В Варшавском же гетто главной целью врага было как раз уничтожение гражданского населения, которое не только не могло ничем помочь партизанам, но и само нуждалось в их поддержке.

С учетом всех этих обстоятельств незначительность вражеских потерь не только не уменьшает в наших глазах героизма повстанцев, но, напротив, повышает его значение. Куда легче было бы сражаться и умирать, «скашивая ряды врага, как траву, устилая его трупами улицы гетто». Насколько больше нужно решимости и мужества, чтобы много недель непрерывно противостоять натиску противника почти с голыми руками, с оружием, не дающим почти никакого эффекта!

Гитлеровская печать, в расчете на быстрое завершение «большой акции» сообщавшая вначале всего лишь об «эпидемии в гетто», о «нападении на гетто польских бандитов» и т.п., была вынуждена вскоре отказаться от напрасных попыток скрыть факт вооруженной борьбы. Зато усилилась антисемитская пропагандистская кампания. Писали о еврейско-большевистском заговоре, о немецких дезертирах, советских парашютистах и бежавших военнопленных, которые якобы возглавляют сопротивление в Варшавском гетто, великолепно вооруженные советским оружием.

Затянувшиеся бои в гетто ослабили престиж немецкого оружия в глазах населения польской части Варшавы, которое стало говорить о «немецко-еврейской войне», о «третьем фронте» и т.п. Всезнающее гестапо позволило застигнуть себя врасплох, а вермахт и СС долго не могли сломить сопротивление евреев.

Еврейские общественные деятели Леон Файнер и Адольф Берман радировали в Лондон о том, что героическая борьба повстанцев гетто вызвала восхищение жителей Варшавы и всей Польши. О сочувствии и восхищении «арийской Варшавы» информировала Лондон и Делегатура. Действительно, преобладающая часть польской общественности следила за событиями в гетто с горячей симпатией. Подпольная пресса много писала о героизме евреев, называла оборону гетто «малым Сталинградом», «геттоградом», сравнивала бои в гетто с осадой Вестерплятте в 1939 г. С энтузиазмом и восхищением передавались подробности о сражениях в гетто, часто преувеличенные сведения о неудачах немцев, об их потерях, о тысячах убитых эсэсовцев, о танках, якобы захваченных повстанцами. Утверждали, что видели «еврейскую Жанну д’Арк» — восемнадцатилетнюю девушку в панцире, который не брали пули.

«Информационный бюллетень» Армии Крайовой писал, что, взявшись за оружие, еврейские граждане Польши стали намного роднее польским соотечественникам, чем тогда, когда они позволяли вести себя на бойню. Некоторые, связывая с боями в Варшавском гетто преувеличенные надежды, готовы были видеть в них начало общенационального восстания. Советские военнопленные, работавшие в районе Восточного вокзала, послали «героическим евреям», «молодцам-ребятам» письменное поздравление.

Руководство ППР и Гвардии Людовой послало на третий день восстания в Москву депешу приблизительно следующего содержания: «Варшава в огне. Немцы приступили к зверской расправе с остатками еврейского населения в Варшавском гетто. Добраться до обороняющихся в гетто евреев невозможно. ППР организует противодействие ликвидации гетто и помощь сражающимся... Желательно возмездие в виде бомбежки в Варшаве ряда военных объектов и части немецких кварталов». Еврейское подполье обратилось с подобной просьбой и в Лондон. Только союзники могут оказать сражающемуся гетто немедленную и активную помощь, гласила депеша; мощное возмездие необходимо не когда-нибудь потом, а сейчас же, чтобы враг понял, за что. 11 мая из Варшавы известили Лондон о том, что эпопея Варшавского гетто близится к концу: «А мир свободы и справедливости молчит в бездействии. Странно. Это третья депеша за последние две недели. Немедленно сообщите, что вы сделали».

В ночь с 13 на 14 мая над Варшавой показались советские самолеты. Налет продолжался два часа. При свете ракет и пожаров на казармы СС и другие военные объекты было сброшено около ста тонн фугасных и зажигательных бомб. Частично вышел из строя городской водопровод. Одновременно разбрасывались листовки с текстом ответов Сталина корреспонденту газеты «Таймс» о будущем Польши. Хотя жертвы были и среди евреев, налет вызвал у них ликование. В нескольких местах небольшие группы евреев, пользуясь замешательством немцев, пытались пробиться во время налета на «арийскую сторону». Некоторым это удалось.

Реакция польского населения на гибель гетто не была однородной, она зависела от социального положения, политических симпатий и культурного уровня каждого. Определенной части польской буржуазии преследование гитлеровцами евреев принесло выгоду: она избавилась от долгов еврейским банкирам и купцам, овладела многочисленными еврейскими предприятиями, движимым и недвижимым имуществом, избавилась от еврейской конкуренции. В физическом истреблении евреев польские буржуа видели одну из гарантий прочности своих приобретений. Поэтому антисемитствующий обыватель и правая часть подполья откровенно радовались произошедшей с евреями катастрофе, тому, что Варшава стала наконец «юденфрай», что немцы взяли на себя грязную работу, которую так или иначе необходимо было выполнить. Радость омрачалась лишь опасением, что немцы, пожалуй, возьмутся и за поляков.

Начало боев в гетто совпало с празднованием пасхи. Гитлеровцы, планируя «большую акцию», между прочим рассчитывали и на то, что известная часть верующих католиков, занятая праздником, не станет принимать близко к сердцу события в гетто. Действительно, события эти кое-кому не омрачили праздника. Толпы ротозеев собирались неподалеку от стен гетто посмотреть на диковинное зрелище: на горящие улицы, обуглившиеся тела, свисавшие с балконов, на живые факелы, мечущиеся по крышам. Немцы не отгоняли зевак, и те иной раз указывали артиллеристам и пулеметчикам на появившихся в том или ином месте за стенами гетто повстанцев. Другие, не обращая внимания на то, что происходит в гетто, развлекались неподалеку на площади Красиньских — на праздничных каруселях вместе с немецкими солдатами. Площадь весело гудела: кричали торговцы водой, конфетами и папиросами, гремела музыка, люди громко разговаривали, шутили и смеялись.

И если курьер Бунда Якуб Целеменьский слышал во время восстания в Варшавском гетто, как поляки, собравшиеся неподалеку от места боев, говорили: «Стыдно нам должно быть перед евреями. Швабы ежедневно убивают наших братьев, а мы — ничего. Надо бы нам сейчас атаковать немцев с этой стороны», то Рингельблюм записал в то же время такие разговоры на улицах Варшавы: «В пасху евреи замучили Христа, в пасху немцы замучили евреев», — промолвила со вздохом благочестивая старушка; семидесятилетний ксендз ответил ей строго: «Очень хорошо получилось. У евреев в гетто были большие военные силы. Если бы не немцы, эти силы были бы использованы против нас»; в трамвае пассажир заметил: «Мелких жидов жгут, а крупные управляют Америкой и после войны будут править нами»; «Страшно смотреть на то, что делается в гетто, — говорит домохозяйка, — это ужасно. Но, может быть, хорошо, что так получилось. Евреи сосут нашу кровь»; два торговца разговорились на Гжибовской площади, один посетовал на то, что Польша понесла в связи с пожарами в гетто большие убытки, собеседник ответил ему: «Не жалейте, гетто было смердящей частью города, хорошо, что его нет. Мы восстановим эти места после войны и сделаем еще более красивыми, но без евреев»; старая учительница сказала сокрушенно: «Даже кота жаль, а еврей все-таки человек, хотя и еврей»; раздавались и такие замечания: «Мало им, жидам!», «Это клопов выжигают». Когда группе еврейских рабочих удалось, подкупив немецкую охрану, перебраться на улице Лешно на «арийскую сторону», хулиганы и шмальцовники загнали их обратно в горящее гетто.

Отражая и разжигая такие настроения, крайне правая часть подпольной прессы призывала население не поддаваться «ложному гуманизму» и не помогать евреям, которые стократно заслужили свою судьбу. «Евреи — извечные враги Польши, — писали газеты националистов, — и их восстание против немцев не имеет никакого отношения к польским проблемам». «Еврейский вопрос не исчез», — беспокоились они по поводу попыток немногих уцелевших в бойне евреев укрыться на «арийской стороне». «После войны из-под каждого кусточка вылезет еврей, чтобы вернуться к жизни, к своему имуществу», — стращала польских буржуа, нажившихся на ограблении евреев, газета «Плацувка». Гестапо и полиция с успехом использовали антисемитизм против польских патриотов. Достаточно было при преследовании подпольщика на улице закричать: «Держи жида!», как сейчас же находились услужливые прохожие, которые торопились преградить беглецу дорогу. Некоторая часть населения, сочувствуя беде евреев, в то же время и не думала помочь им. «Многолетние усилия отечественной реакции, несомненно, сделали польскую общественность нечувствительной ко многим гитлеровским преступлениям» — писала газета ППР «Пшелом» еще осенью 1942 г., после первой массовой бойни варшавских евреев. И если многие поляки говорили, что беда коснулась соседа, то были и те, кто понимал: несчастье случилось с самим польским народом, частью которого являются евреи. «Истребляя еврейское население, истребляли часть польского общества, ослабляли нас, и не только численно. Каждый не отравленный ядом гитлеризма поляк без труда поймет, что истреблены не только тысячи фабрикантов, домовладельцев, банкиров и других общественных паразитов, но в первую очередь уничтожены сотни тысяч рабочих рук, квалифицированных ремесленников разных отраслей, вырезаны десятки тысяч польских (хотя и еврейского происхождения) интеллигентов, тысячи выдающихся представителей польской науки и искусства. Только преступная реакционная озоновская (ОЗН — довоенная группировка польских фашистов. — В.А.) пропаганда могла говорить нам, что у нас было слишком много интеллигенции, слишком много квалифицированных ремесленников». Здравомыслящие предупреждали, что массовое уничтожение польских евреев — деятелей культуры, квалифицированных рабочих — намного затруднит послевоенное восстановление страны.

Польским антифашистам не удалось переломить антисемитские настроения широких мелкобуржуазных масс. Евреи в гетто чувствовали себя изолированными и умирали с сознанием своего одиночества. Вспомним, что в свое время к этой изоляции приложили руку и юденратовские деятели (возьмем, например, приказ, изданный Черняковым 4 июня 1942 г. о запрещении евреям играть и слушать нееврейскую музыку, ставить нееврейские пьесы, держать в библиотеках нееврейские книги, или упомянутый выше факт, что юденрат добился запрещения ввозить в гетто «арийские» газеты).

Осенью 1943 г. посреди бывшего гетто в Варшаве был создан концлагерь с газовой камерой для евреев, свозимых из других стран. Заключенные здесь поляки, евреи и немцы перебирали и сортировали в руинах кирпичи и металлический лом. К апрелю 1944 г. было таким образом извлечено 22,5 миллиона кирпичей, более 5000 тонн железного лома, 645 тонн металлических изделий и 76 тонн цветных металлов. Глобоцник, рапортуя Гиммлеру о полном завершении «операции Рейнхард» по всей территории Генерал-губернаторства, отметил, что разного рода материалов и ценностей, в том числе текстильных изделий, денег, иностранной валюты, часов, очков и т.п., собрано на сто с лишним миллионов рейхсмарок. Одежду уничтоженных евреев Глобоцник предназначал (после соответствующей дезинфекции) для угнанных в Германию «восточных рабочих», в качестве «дара немецкого народа». Отличившихся в операции он просил наградить железными крестами. В 1943 г. в правительственном бюллетене Генерал-губернаторства исчезла рубрика «еврей»: эта категория пропала из поля зрения законодателей, относительно нее более не издавалось никаких административных распоряжений.