Л.Овэс
ТРАГЕДИЯ ХУДОЖНИКА
ЭРБШТЕЙН Борис Михайлович, год рождения — 1901. Арестован в 1932 г. (ст. 58-10, ссылка — Курск, Борисоглебск). Освобожден в 1934 г. Повторный арест — сентябрь 1941 г. (ст. 58-6, срок — 10 лет), места заключения — Сиблаг (Красноярский край); освобожден в декабре 1947 г. Покончил с собой 13 июня 1963 г. |
Слышу гудки паровоза — несмотря на дождь, чистый сибирский воздух четко доносит далекие гудки. Гудки терзают и язвят мою душу — неужели настанет счастливый день, когда, наконец, для меня загудит паровоз, когда сегодня будет Красноярск, завтра Ачинск, послезавтра — Новосибирск, а далее — Омск, Урал, — боже мой, «Россия» (так сибиряки называют европейскую часть СССР), Свердловск, — все быстрее бьется сердце — Рязань... Москва. Дай, подай, Боже, такое счастье, подай, Боже, старому беззубому цынготику, подай, Боже, бывшему интеллигенту, подай! — Ну что тебе стоит! Не скупись, Боже, подай!
Давно ничего не просил у тебя, Боже, знаю тебя: черта с два у тебя испросишь! А теперь вот прошу! Верю в тебя, Боже, верю в твою безграничную жестокость и несправедливость, в твои самодурство и злобность, но будь оригинален «раз в жизни» — прояви Доброту, порази меня Добротой, удиви меня — подай же Москву!
...что такое одиночество я впервые узнал только теперь и только здесь. Два месяца я говорю только о том, что относится к деятельности художника театра третьего пояса и ни единого слова о том, что относится ко мне — к Борису Эрбштейну, а это не превышает полчаса в день... Нет здесь ни одного человека, у которого до меня было бы какое бы иное дело, кроме как дело, относящееся к деятельности художника театра третьего пояса, а у меня ни до кого не может быть дела, кроме как дела, относящегося к деятельности художника театра третьего пояса... У меня такое чувство, будто я не только ни с кем из людей здесь слова не говорю, но и не говорю ни с воздухом, ни с деревьями, ни с солнцем, ни с яркими малиновыми ночными облаками (освещенными заводом), ни с чистым белым снегом, ни с белой булкой, ни с буханкой хлеба, даже ни со стаканом крепкого чая, даже ни с постелью, даже ни с горячей водой в бане!
Единственно с кем я еще охотно разговариваю — это с папиросами и махоркой. Спать ложиться я боюсь: время, когда еще не спишь, но уже не бодрствуешь — самое ужасное время: миллионы существующих реальностей не препятствуют тому, чтобы остаться наедине с одной собственной совершенно истерзанной душой, а эта душа говорит одну лишь правду, и такую правду, которую вынести невозможно.
Поэтому приходится сидеть до четырех, пяти часов утра: ждать, пока тело освободит меня от моей души, то есть доводить себя до такого телесного утомления, когда уже почти ничего нельзя чувствовать.6
Каждый человек живет надеждами. Если кто-либо говорит, что он потерял надежду, то он врет, так как без надежды прожить невозможно. Действительно потерявший надежду обязательно уничтожается: либо кончает самоубийством, либо умирает от первого насморка или поноса, либо попадает под трамвай. ...
Окончательная потеря надежды носила бы у меня несомненно иной характер, чем у большинства других людей — в этой потере не было бы ни грамма эмоциональности, вроде, например, отчаяния, опустошенности и т.п., а была бы лишь чистая математика 5 - 3 - 2 - 0. Вот и все. По окончании констатации полной бессмысленности дальнейшей надежды я бы решительно самоуничтожился. Это тем более легко, так как я уверен, я достаточно близко к действительному положению установил, что такое жизнь и что такое смерть.7
...Он был немного странен. Манера его поведения, облика, размышлений резко отличалась от привычного, окружающего. В нем было что-то болезненное, но вместе с тем энергичное, остроумное, порой беспощадно саркастическое... Жил он в крохотной комнатке напротив театрального общежития на ул.Фрунзе, открыв дверь, сразу же попадаешь в клубы табачного дыма, он курил почти всегда, на полу лежал очередной эскиз, он работал стоя и неустанно говорил, делая паузы только для того, чтобы вскипятить очередную кружку чая, на лежащий эскиз сыпался пепел, иногда капали слюни и он растирал краску на эскизе ногой. Тогда это казалось странным, теперь я понимаю жизненную причинность подобной неординарности. Моя жена вспоминает ошеломляющее впечатление, когда впервые он вошел к нам в дом. Шаркающая походка, какие-то немыслимо разбитые туфли, что-то совершенно стертое на голове, трудно назвать пальто то, что было наброшено на худощавую, сутулую фигуру. И вместе с тем изысканность речи, мысли, манер... Он был ироничен, парадоксален и уничтожающе остроумен. В обиход нашей речи вошло его выражение «мечта горничных», оно вспоминалось всегда, когда художникам изменял вкус. Или: финансовая жизнь театра потребовала постановок не только опер, но и оперетт, и тут же театр облетела крылатая фраза Б.М.: «Мы хотим на средства публичного дома содержать церковь...» На художественных советах он обычно молчал, даже когда обсуждались его работы. Но иногда взрывался, и тогда оставалось «мокрое место» от критикана, ибо эрудиция Б.М., его образное знание эпохи и конкретного произведения в сочетании с уничтожающей иронией снайперски точно освещало ранее казавшийся спорным вопрос.
За год примерно до выхода из заключения решительно на всех нападает страх (массовый психоз) — только бы не умереть в заключении; пускай на следующий день после выхода на волю, но на воле; вторично в жизни испытываю такое состояние: только бы дожить до воли, то есть — до возможности уйти из театра (любого), да и вообще со службы (любой), дожить до пенсии.
Жажду «дара богов» — свободы, каковым даром боги весьма скупо одаривают людей. Еще подвержен человеческой слабости: вот снова кажется, все, что было до сих пор — ошибка. Грубая, грубейшая ошибка. А вот теперь (вчера, сегодня только) понял, как мне надо жить.
Важнейшее для меня — это (вопреки миллионам препятствий) ремесло художника (не театрального, конечно). Так сказать, приобщаться к прелести мира через это самое ремесло. Это первое. Второе — плавать на пароходах, дизель-электроходах, теплоходах. Первое (ремесло) — зубами пытаюсь выгрызать из жизни крохами, второе (теплоходы), хотя и с трудом, все же дается значительно легче. Подробно, надеюсь, при личном свидании: кажется, в декабре театр приедет в Москву, и, если до того времени я от раздражения не разобью морды дирекции и, тем самым, попаду под суд за хулиганство, — я, вероятно, приеду в Москву.