20.08.2008
Мэтью Камински. Россия остается голодной империей. The Wall Street Journal?
Вид русских танков, проезжающих по Грузии, шокировал, но был привычен. Эта картина вызывала в памяти образы Чечни 1994 и 1999 годов, Вильнюса 1991 года, Афганистана 1979 года, Праги 1968 года и Венгрии 1956 года. До того были советские завоевания, учтивость пакта Молотова-Риббентропа, Польша и Прибалтика 1939 и 1940 годов. Казахи, азербайджанцы, таджики и украинцы помнят из семейных преданий и национальной истории, как они подчинялись российскому режиму.
Другие империи, такие как Великобритания и Франция, мирились, хотя и не без труда, с потерей своих владений. После краха Советского Союза Россия пыталась обрести новую идентичность. Война в Грузии ознаменовала собой легкое возвращение к территориальной экспансии и попытку регионального превосходства.
Россия – относительно молодая нация, которая ведет свою историю с рубежа предыдущего тысячелетия. Если вы проедете по трассе из Гори в Тбилиси, то обнаружите следы христианской цивилизации, которые старше России примерно на пять веков. Грузины скажут вам с гордостью и презрением, что их культура и история уходит вглубь веков дальше, чем российская.
Образовавшись как уединенная деревня, московская земля росла благодаря завоеваниям территорий и людей ошеломительными темпами, особенно с XVIII века. Хотя российские националисты твердят обратное, русская нация – это смесь славянского, азиатского и европейского этносов. Этот национальный коктейль объединялся с помощью авторитарного царя, который считал, что наделен властью волей небес.
В советские времена русские достигли еще больших успехов в построении империи. Владимир Путин, который начинал свою карьеру в Дрездене, где занимался наблюдением за восточногерманскими колониями, опирается на эту традицию.
Никогда в истории периферия империи не была настолько лучше развита, чем центр. С каждым наступлением на Европу – от раздела Польши до великого триумфа Сталина в Ялте – Россия получала то, чего у нее не было – развитую экономическую базу, лучшую инфраструктуру и, кроме того, контакт с западной цивилизацией. Кроме Санкт-Петербурга и некоторых других городов, Россия по-прежнему представляла собой преимущественно сельскую православную глубинку. И она знала об этом.
В советские времена российская культура, язык и история навязывались завоеванным странам. Но эти народы внутри и снаружи СССР никогда не расставались с мечтами о свободе. Начинаясь с Прибалтики, а затем распространяясь на Кавказ и Украину, их сопротивление стало, не в меньшей мере, чем деятельность Михаила Горбачева, внутренней силой, которая привела к краху Советского Союза. Они легко представляли себе жизнь без матушки-России. Россия не могла сотрудничать. Для нее "быть" значит "доминировать".
Борис Ельцин пытался дать России альтернативу. Для своего собственного политического выживания он поднял Россию на борьбу с советским чудовищем. Одержав победу над путчем 1991 года, Ельцин сделал демократию основной идеей нового российского государства. Но это сочеталось с обстрелом российского парламента в 1993 году, первой чеченской войной и подъемом олигархов.
Ельцинизм полностью дискредитировал себя к тому времени, когда Путин пришел к власти. Он не производил впечатления человека, который когда-либо верил в его главные принципы – партнерство с Западом и свободу внутри страны. Какое-то время Путин продвигал экономическую модернизацию, включая подчищение налогового кодекса. Однако инстинкты влекли его в прошлое. Так называемые унижения ельцинской эпохи, которая большинству западных людей, живших там, представляется золотой эрой относительной нормальности, требовали отмщения. Молодые демократии вокруг России, которые решили связать свое будущее с Западом, должны были вернуться в сферу влияния Москвы.
Забавно слышать, как Россия приводит прецедент с Косово для оправдания своего вторжения в Грузию. Вот случайная параллель. Два бывших коммунистических аппаратчика (Путин и Слободан Милошевич) пришли к власти в ослабленных, деморализованных странах и хотели привести их к славе путем экспансионистского национализма.
Вторая чеченская война укрепила влияние Путина в 1999 году – как действия сербов в Косово для Милошевича в конце 1980-х.
К сожалению, этот выбор требует жертв, таких как косовские албанцы или грузины – маленькие нации, судьбу которых может проигнорировать внешний мир.
Образы Грузии вызвали у меня воспоминания о майском вечере 12 лет назад в Мурманске, в городе, где располагается российский Северный флот.
В этом заполярном городе я познакомился с милым и дружелюбным учителем, который, в подтверждение слов о гостеприимстве русских, пригласил меня к себе домой на обед и рюмку водки.
Во время нашей встречи я упомянул, осмотрев его жилище, что, Россия, возможно, хотела бы превратиться с государство вроде процветающей Норвегии, страны, обеспечившей достойную жизнь своему народу, которую от Мурманска отделяет лишь граница. Он замер. С недовольной гримасой мой новый друг сказал: "Россия – это не Норвегия. Это великая держава. Ей суждено быть великой". Путин бы, несомненно, согласился.