21.08.2008
Игорь Найденов. Мы вышли с поднятыми руками.
Война - это всегда две стороны. И две правды. Или две лжи. Мы решили проехать через линию фронта, чтобы посмотреть на войну глазами и осетин, и грузин. Иначе говоря, обоими глазами
Абхазия и Южная Осетия входят в состав Грузии только на географических картах
Тбилиси
8 августа. В Тбилиси пришлось добираться через Ереван - авиасообщения с Грузией уже не было. Перед отъездом мы только и слышали: грузины русских к себе не пускают, а если и пустят, то только затем, чтобы арестовать.
- Откуда вы знаете? - спрашивали мы.
- По телевизору говорят.
На армяно-грузинском переходе пограничники в будке смотрят латиноамериканский сериал. Визу нам оформляют безо всяких вопросов. Ничего не спрашивают даже тогда, когда узнают, что мы журналисты.
Подозревая какую-то провокацию, отправляемся дальше.
Тбилиси. Город-сонет, цветок. Кто был - знает, кто не был - не расскажешь.
К русским относятся доброжелательно. К приезжим русским - особенно. Рубли в Грузии покупают свободно - это лари в России поменять невозможно. Русская речь звучит здесь не повсюду, но довольно часто. Правда, молодые, те, кому нет двадцати пяти, уже плотно переключились на английский. Однако ощущения, что ты за границей, нет. Зато есть ощущение одной из советских республик.
Грузинские войска уже в Цхинвале. Перед зданием грузинского парламента сходка в поддержку президента Саакашвили и его интервенции. Человек двести. Размахивают редкими красно-белыми флагами с национальной символикой. На мгновение показалось: спартаковские болельщики приехали. Хилое подобие «революции роз».
Таксист отговаривает лезть в толпу, говорит коротко: больные люди.
Но мы лезем. Почти тут же получаем в ухо от одного поддатого гражданина. За разговоры о том, что осетины не занимают дома, брошенные грузинами в Цхинвале. Полиция нас оттесняет и вежливо гонит прочь: «Не видите - они же все под кайфом».
Тбилисская полиция экипирована на зависть всем полицейским мира. Похоже, все на ней американское. Спрашиваю, где можно купить натовские ботинки. Полицейский объясняет: в магазине на площади Гагарина. Потом спохватывается: лучше на станции метро «Самгори» - там рынок, там дешевле.
Неподалеку от сходки стоят под парами автобусы с резервистами. В основном в них юноши с испуганными глазами. Куда, зачем, в какой Цхинвал? С такими глазами воевать не ездят. Тут же их матери - готовые запричитать, как только автобусы тронутся.
В книжном магазине нахожу книжку на английском языке: «Национальная грузинская кухня». Видимо, для того чтобы англоязычная публика не запуталась, в какой части света находится Грузия, книжку снабдили картой региона. Согласно этой карте, Абхазия и Южная Осетия располагаются в границах Грузии. Рядом изображены государства-соседи: среди прочих Россия и Чечения.
«Сепаратисты, сепаратисты» - то и дело звучит в телевизионной речи президента Саакашвили, выступающего на заседании грузинского правительства по поводу ситуации в Южной Осетии. Затем показывают сюжет о сбитых российских летчиках. Останки одного уложили в каком-то подвале. Лица не видно из-за сферического шлема. Другого, лежащего на медицинской койке, энергично не то интервьюируют, не то допрашивают грузинские журналисты.
- Зачем вы летали над Грузией?
- Ни над какой Грузией я не летал. Я фотографировал приграничную территорию, - говорит российский пилот с вызовом.
- На Су-24?
Пилот дерзко улыбается.
Вдруг грузинский диктор с радостно-патриотическим выражением лица сообщает новость: взорван Рокский туннель - сообщение между Осетиями прервано.
- Врут, - убежденно говорит Додо, менеджер нашей гостиницы, и переключает кнопки на пульте в поисках российских каналов. Находит «Вести планета» (в Тбилиси у многих спутниковые тарелки, так что узнать российскую точку зрения можно без проблем), видит остановившуюся крупную строку, сообщающую, что в Южной Осетии погибли 2000 мирных жителей.
- Врут, - не менее убежденно говорит он и выключает телевизор.
10 августа. В начале седьмого утра Тбилиси где-то бомбят. Потом выясняется: авиазавод. Грузины не паникуют - недоумевают: никто не ожидал, что до такого может дойти. Комментарии у всех схожие: «Докатились».
Но почему грузины слышали взрывы, а мы нет? Может, сходить к Додо, спросить? Так у него на все один ответ: врут.
Гори
На выезде из Тбилиси нас обгоняют два джипа. Номер, вязь грузинских букв. Никаких других опознавательных символов.
- Миха в Гори поехал, - говорит таксист.
- Друг ваш?
- Президент наш.
- Всего на двух машинах?
- Он всегда так ездит.
По обочинам дороги в сторону Гори бредут группами грузинские мужчины. Десятки, сотни. Это резервисты. Они все как один плохо выбриты и почему-то в одинаково темных пиджаках. Некоторые уже дошли до сборных пунктов и неохотно переодеваются в военное обмундирование. Нервно затягиваясь сигаретами, обсуждают слухи о том, что русские собираются мстить за Южную Осетию и дойдут до Гори.
В Гори уже нет электричества и воды. Остались только пенсионеры и мужчины. Мужчины отправили свои семьи вглубь Грузии, в основном в Тбилиси, и собираются защищать свои дома. Не от русских - от мародеров.
По городу на свежих японских джипах гоняют какие-то военные в американской экипировке, некоторые в банданах. По виду очень воинственно настроенные. Но кажется, что гоняют они без всякой цели. Спрашиваем у нескольких Рэмбо, как найти гостиницу, а то мы не местные, из Москвы.
- Э, дорогой, какие сейчас гостиницы. Потом приезжай, когда персик созреет, - говорят.
Но гостиницу найти помогают. Вернее, директора гостиницы. Он специально для нас отпирает свой видавший виды «Интурист».
В направлении Цхинвала через улицу Сталина движется грузинская бронетехника. А мы движемся в направлении жилых кварталов Гори, которые днем раньше бомбила российская авиация.
Судя по всему, ракеты пускали куда попало. Некоторые попали в пятиэтажки рядом с Московской улицей.
Из остова сгоревшего дома с шумом вываливается осетинка. Густо по-русски материт русских и Саакашвили.
- Второй день он на нас ноль внимания. Хотя бы воды привезли.
Осетинке согласно кивают ее грузинские соседи. Другие готовятся хоронить родственников. Молодая пара сгорела заживо. Они ждали ребенка. Соседи по инерции жалеют еще и их новую «семерку», тоже сгоревшую.
Тем временем журналисты американской телекомпании Fox news выдумывают трюк. В соседнем, непострадавшем доме они нашли живописно сморщенную старушку. Нагрузили ее чужими чемоданом и сумками, выброшенными взрывной волной из разрушенной пятиэтажки, - делают сюжет. Вообразите картину: старушка, обливаясь потом, тащит вещи, рядом с ней вышагивает репортер с микрофоном - одна его попа как две такие старушки, - он то и дело тычет в нее пальцем и говорит что-то про бесчеловечную политику России. Задом пятится оператор с камерой - все это снимает.
Внезапно съемка прекращается. Короткое производственное совещание. Третий человек, отвечающий за штатив, срывается с места и бежит в направлении пожарища. Вскоре он приносит еще какую-то сумку и привязывает ее к ручке чемодана. Теперь старушка смотрится гораздо жалостливее. Ей предстоит второй дубль. Интересно, они хотя бы покормили ее перед съемками?
Беженцы из Цхинвала ведут нас к еще одной точке - на улицу Хахуташвили. Там в подвале разрушенного двухэтажного дома лежит верхняя половина женщины. Останки никто не решается вытащить. Под завалом еще четверо погибших.
В этом здании пятнадцать лет живут беженцы из Цхинвала. Они уверены, что бомба упала на них не случайно. Родственник погибших, Шурман, монотонно выбирает куски бетона, вытаскивает уцелевшие вещи. Он никого не ругает: ни Саакашвили, ни русских. Скучающим голосом произносит: «Хорошо, что сейчас каникулы, детей в школе нет». В школе, рядом с которой упала бомба, учатся дети многих национальностей, но половина - из русских семей.
Городской морг напоминает сарай. Там на бетонном полу лежат трупы жителей Гори, погибших во время авианалета. Трупы завернуты в брезентовые мешки на молнии. Около морга сидят на корточках мужчины с потемневшими лицами - все как один плохо выбриты и в темных пиджаках. Стараясь не обидеть, просят не фотографировать.
Мы все еще рассчитываем, что нас арестуют. Бесполезно. Представитель грузинского Минобороны с веселым именем Нана пытается найти для нас водителя, который не побоялся бы ехать в сторону Цхинвала.
В пресс-центре - журналистский интернационал.
Поляки, украинцы, голландцы в бронежилетах и касках. Русские и грузины - без.
В гостинице переполох: из пригорода Цхинвала только что вернулась украинская телевизионная группа. Они собираются немедленно ехать в Тбилиси, а оттуда домой. В панике закидывая свои вещи в машины, рассказывают, как их остановили сотрудники осетинских спецслужб, а затем четыре часа заставляли лежать лицом в землю. Их рассказ похож на правду: лицо одного из журналистов весьма помято и все в ссадинах.
Весь этот день российское телевидение комментировало версии об участии украинских военных в штурме Цхинвала.
Перед самым отъездом украинцы рассказывают, что в сторону Гори из Южной Осетии движутся «казаки»: «Они насилуют женщин и убивают всех мужчин». Пожилой грузин, неподалеку торгующий с лотка помидорами и баклажанами, слышит это и тут же, бросив товар, убегает.
Директор гостиницы задумчиво смотрит ему вслед, потом говорит нам:
- Возьмите помидоров, он больше не вернется.
- Мы против мародерства, - отвечаем мы.
- Это не мародерство, это подарок.
Город совершенно пустой и темный. Пытаемся раздобыть какой-нибудь существенной еды. Неожиданно в ночи натыкаемся на супружескую пару, которая в приступе кавказского гостеприимства буквально силой затаскивает нас в свой дом - ужинать.
За ужином от Мириам и Резо узнаем три значительные вещи. Практически равноценные. Оказывается, что «Саакашвили - это затычка в попе Буша, и дружить надо с соседями, а не через Атлантический океан». Кроме того, у всех грузин куча родственников в Москве, и мы все, в сущности, земляки. А еще: абхазские вина не хуже грузинских.
Кстати, этот набор максим в Грузии довольно распространен. Мы разговаривали со многими простыми жителями Грузии, пытаясь найти среди них тех, кто оправдывает вторжение в Южную Осетию. Но нашли только огромную пропасть между пропагандой и общественным мнением.
Короче говоря, мы вернулись в гостиницу, потеряв всякую надежду даже на обычную проверку документов.
Дорога на Цхинвал
Утро 11 го. Едем в сторону Цхинвала. До южноосетинской столицы немногим более 35 километров. Дорога запружена грузинской бронетехникой и резервистами.
Навстречу изредка попадаются беженцы из сел. Все кто мог уже уехали. Села стоят пустые. Никто ничего толком не знает. Мы наступаем или на нас - информации нет. Грузинские колонны заканчиваются, и километра через два, откуда ни возьмись, у дороги появляется пост миротворцев. За две пачки сигарет через ограждение они рассказывают, что до 8 августа здесь был смешанный пост, российско-грузинский. Когда начались боевые действия, грузины ушли в Гори.
- И что, грузины наступали и вас не тронули?
- Ну, мы же миротворцы, нас нельзя трогать. Сказали: сидите тихо. Мы и сидим.
Наш таксист дальше ехать отказывается. До Цхинвала всего несколько километров. Приходится идти пешком.
Слева большое грузинское село Мегврекиси. Встречаем там пожилого грузина. С заговорщицким видом он ведет нас на свой огород. Обещает показать что-то интересное. Интересным оказываются три неразорвавшиеся кассетные бомбы неясной национальной принадлежности (этот вид оружия, созданный для поражения «живой силы», считается запрещенным) и корова - вся в осколках и от стресса переставшая давать молоко. Хозяин надеется, что молоко вернется. А вот что делать с бомбами, не решил. Пока просто накрыл их тарными ящиками, чтобы никто не наступил.
В Цхинвал есть еще одна дорога - вдоль речки. Но грузин нас отговаривает идти ею: «По объездной дороге ходят с дурными намерениями, по главной - с чистыми».
Но только мы собираем свои чистые намерения в кулак, как начинают свистеть пули. Они свистят слишком близко, чтобы не приседать на корточки. Грузин остается стоять. Теперь ему приходится то и дело опускать и поднимать голову, чтобы разговаривать с нами.
Через несколько минут начинается бомбежка. Загорается здание, напоминающее недостроенный кирпичный цех. Позже выясняется: российская авиация выцеливает грузинских снайперов. Это совсем близко от села и поста миротворцев.
Спрятаться негде, только у них. Бежим обратно, просимся, чтобы пустили, кричим о подаренных сигаретах. Нас пускают против всяких инструкций. Какие инструкции, когда идет ракетный обстрел! Запираемся с ними в бункере, похожем на деревенский погреб, накрываем голову матрасами: запасных касок нет. Нас успокаивают, говорят, что осколки в матрасах должны застрять. Но во взглядах читается: это вряд ли.
- И кому на хрен сдалась такая война? - говорят все почти хором.
Сквозь матрасы пытаемся разговаривать об отвлеченном - так советуют поступать психологи, когда страшно. У российских миротворцев отвлеченный предмет - еда. Ее давно не привозили. И вообще не очень понятно, знают ли о существовании нашего поста в Южной Осетии и в Гори.
Речь заходит о грузинском чахохбили и осетинских пирогах со шпинатом и яйцами.
Начинается новый налет.
- А у меня яйца сводит, когда ракеты с воздуха летят, - вдруг говорит один из бойцов, меняя тему.
- А я потею, - откликается другой.
- Мертвые не потеют, - успокаивают его остальные.
И все вместе машинально смеются над бородатой шуткой.
Быть российским миротворцем в эту минуту тяжело: никто не объяснил, надо ли помогать своим и стрелять в грузин, или все-таки статус не позволяет. Тем более все уже знают, что первые артиллерийские снаряды грузины послали именно в казармы миротворцев, расквартированных в Цхинвале.
От солдат пахнет бомжом и псиной. От нас уже тоже. Это запах войны. Им пропитываешься за сутки.
Среди миротворцев один выделяется какой-то слишком интеллигентской внешностью: умные глаза на неприметном лице.
- Вы часом не фээсбэшник? - спрашиваю я его.
- Начальник продовольственно-вещевой службы, - отвечает он, улыбаясь.
Значит, точно фээсбэшник.
- Так где, говорите, грузины стояли, когда вы сюда ехали?
Мы вспомнили про ополченцев в пиджаках и соврали километра на два. Начальник продовольственно-вещевой службы спортивно вылез из погреба. Минут через пять оттуда, куда мы указали, донеслись звуки канонады.
В погребе мы пересидели шесть налетов. Потом была короткая перестрелка. К вечеру пришли наши, выдавив из Мегврекиси и соседнего с ним села примерно двести грузинских военных.
Получается, что мы были между двумя грузинскими соединениями.
Первыми к нам подошли танки и бэтээры с надписью «Ханкала». Разведка. Бойцы окружили пост, взяли на изготовку винтовки и автоматы.
Мы подняли руки, миротворцы тоже и закричали: «Свои мы, вы чего?»
- А какого хрена нам про вас ничего не говорили? - закричала в ответ разведка.
- А хрен их знает, - отозвались миротворцы.
В общем, с грехом пополам разобрались. Перед отъездом разведчики рассказали, что среди уничтоженных грузин они обнаружили «негра и китайца».
- Как определили?
- Ты че, больной? Негр черный, а китайцев - их вообще сразу видно.
«Ханкала» двинулась дальше в сторону Гори, оставив миротворцам несколько ящиков с продуктами: хлеб, чай, консервы, растительное масло. Сказали, что, проезжая брошенные села, наткнулись на продовольственный магазин: «Чего добру пропадать?»
Следом за разведкой пришли чеченцы. Чеченские отряды сразу стали заниматься тем, что лучше них никто не умеет: зачистками. Пошли по окрестным селам.
Грузины чеченцев боятся еще с абхазской войны. Тогда Басаев, говорят, играл в футбол головами казненных грузинских пленных. Играл ли, нет ли - точно никто не знает. Но слух этот очень распространенный. И то, что чеченцев пустили вперед, - тонко продуманный ход, нечто вроде психической атаки.
Кстати говоря, чеченцы нас и вывезли в Цхинвал. Ямадаевцы, из батальона «Восток». Прощаясь, спросили:
- Как в Москве к чеченцам относятся?
- По-разному.
- Мы тоже.
Минуту назад у нас шел разговор о Рамзане Кадырове.
Южная Осетия
Еще засветло 11 го августа добираемся до Цхинвала. На рукавах всех встречных - и военных, и гражданских - белые повязки. Чтобы отличать своих от чужих. Валит черный дым - одновременно горят несколько зданий. Электричества и воды нет. На одной из центральных площадей два уничтоженных грузинских танка с активной броней. Башня одного танка торчит из крыши магазина метрах в пятидесяти. Местные жители объясняют: боеприпасы сдетонировали после прямого попадания.
На площади около гостиницы на газоне валяется женская ступня малинового цвета. Накрашенные ногти. Заканчивается чуть выше щиколотки.
Гостиница не разрушена, но все стекла выбиты. Внутри разгром. Люди устраиваются спать в коридорах на матрасах. В номере, где мы решили переночевать, в платяном шкафу аккуратно развешена женская одежда: белая блузка, темный костюм, на полу валяется студенческое удостоверение, фото осетинской девушки. Не той ли - о господи! - чья ступня валяется на газоне?
В кунге связистов разжились тушенкой и сливовым компотом.
Повсюду валяются вскрытые сухпайки. Там есть и походное топливо, и консервы, и гороховая каша в брикете. Даже волшебная таблетка, превращающая воду из лужи в питьевую. Говорят, что наши сухпайки отличаются от грузинских только тем, что в грузинских есть презервативы.
Вопрос одного из только что приехавших в город журналистов танкистам: «Ребят, а где тут у вас магазин? Жрать хочется!» - вызывает истерический хохот.
При всем том говорить, что Цхинвал стерт с лица земли, было бы большим преувеличением. Да, разрушений много. Есть прямые попадания в жилые дома и учреждения. Повреждены церковь и кладбище у школы № 5, устроенное там прямо во дворе среди жилых пятиэтажек еще в прошлую войну.
На улице Сталина крутится танк Т-72.
- Мужики, где сейчас настоящая война? - спрашиваем у танкистов.
- Сами не знаем, брат, потерялись мы.
Министр Шойгу рычит на своего помощника: «Куда ты мне в хвост столько машин ставишь, колонной! Хочешь, чтобы меня обстреляли?!»
Никаких казаков нет и в помине. «Они всегда только грозятся», - разочарованно машут рукой цхинвальцы.
По селам, где еще скрываются грузинские снайперы, идет артобстрел. Но не сразу понятно, отсюда бьют или сюда. Журналисты пригибаются, бегают зайцами. Ополченцы лениво потягивают минералку. Но посередине улицы все равно стараются не ходить: мало ли что…
Около больницы стоит на посту русский солдат. 19 лет, рост 170, вес килограммов 50, размер головы 54 й - она в каске, как кусок сахара в стакане. У него замечательная фамилия - Коноплёв.
- Слушай, Коноплёв, а срочников вроде не берут в горячие точки?
- Это в Чечню не берут, - говорит Коноплёв, лихо перекидывая автомат с одного плеча на другое.
Там же, рядом с больницей, разговорились с двумя женщинами средних лет. У одной забинтована подвернутая нога, у другой лицо посечено осколками. Рассказываем им, как сейчас обстоит дело в Гори.
Потом они предлагают:
- Мальчики, может, зайдете чайку попить?
Женщина с лицом отлучается. Спустя пять минут нас забирают ополченцы.
- Не обижайтесь, мальчики. У нас все, кто с грузинской территории приходит, вызывают подозрение, - ласково говорит раненая.
- Да за последние пять дней только мы и пришли.
- Вот вы и вызываете.
Допрашивали нас без пристрастия. Не то что украинцев. Долго рассматривали грузинские визы. Качали головами. Рук не жали. Отпустили.
Наш разговор с особистами услышал немолодой осетинский ополченец. Спросил:
- Ну а что там на самом деле, в Грузии?
- Тоже бомбят мирное население.
- Но ведь они первые начали.
Надолго замолчал, переваривая сказанное.
В Южной Осетии это сейчас самый острый, плохо перевариваемый вопрос: мстить по принципу «око за око» или не уподобляться зверю?
Потом выдавил из себя, очень медленно и четко:
- Мне кажется, в Москве про это многие думают: те и другие черные, пусть между собой и разбираются, хоть даже перебьют друг друга…
Нас снова, как и в Гори, затаскивают поесть совершенно незнакомые нам люди. Это - дом директора той самой школы № 5. Здесь собираются соседи и друзья. Приносят продукты - у кого что есть. Вместе готовят, вместе в подвале смотрят телевизор: он работает от генератора - невиданная здесь роскошь.
Хозяйка дома только что узнала, что умерла, раненная во время нападения грузинской армии, ее коллега, преподаватель по методической работе. Ей с трудом удается сдерживать гнев. Только присутствие гостей мешает ей сказать то, что она на самом деле думает о грузинах.
Очень низко, прямо над домом, пролетает вертолет. Собравшиеся определяют марку:
- МИ-24, генеральский.
- Нет, это «Черная акула».
- Не спорьте, в любом случае - наш.
То и дело бьет артиллерия. У меня при каждом выстреле от страха желудок прилипает к позвоночнику. Но я не подаю вида, боюсь показаться трусом.
А соседи сидят чинно, медленно жуют старую колбасу, прожаренную до коричневой корки, чтобы не отравиться. И все время извиняются за скудость кавказского стола.
Наконец я говорю:
- Я трясусь весь, а вы такие спокойные…
Моя реплика вызывает дружный смех. Горький смех, не разжимая губ. Никто мне не отвечает. Говорить, что привыкли, глупо. Говорить, что устали бояться, гордость не позволяет. И так все понятно.
Мы собираемся ехать во Владикавказ. На площади десяток микроавтобусов с беженцами. Пойдем колонной с сопровождением.
Только что сообщили, что президент Медведев издал указ о прекращении огня. Со стороны грузинских сел, расположенных на территории Южной Осетии, пошел густой дым. В Тамарашени и в Никози начались зачистки.
Беженцы злорадствуют: «Сами напросились, так им и надо! Теперь они сюда никогда не вернутся».
Иду помочиться перед дорогой. Нахожу самый темный и грязный угол. Только приступаю к делу, подбегает осетин-ополченец, кричит в ухо, сквозь рокот танковых двигателей: «Не надо здесь гадить - ты уедешь, а нам здесь жить!»