21.08.2008
Екатерина Гликман. Грузинские войска отошли сами. Наш специальный корреспондент проехал по границе Абхазии и Грузии.
Кодорское ущелье. Ополченцы.
По земле стелятся брошенные грузинами вещи. Перешагивая через них, чувствую себя мародером на поле битвы.
В Сухуми возвращаются туристы. Но настоящая курортная жизнь - только на российском отрезке пляжа. Там в санаториях, принадлежащих Минобороны России, отдыхают российские военные. Там горят огни и на всю бухту грохочет музыка. Там закрытая зона, вход по пропускам. В субботу вечером над бухтой пролетел российский военный самолет, выпуская тепловые ракеты - не для того, чтобы его не сбили (сбивать его здесь некому), скорее всего, чтоб порадовать отдыхающих в санаториях своеобразным фейерверком.
На набережной, в кофейнях, на легендарной «брехаловке», на автозаправках - везде абхазские мужчины говорят о войне. Хотя войной последние события в Абхазии назвать трудно: грузинская армия отступила, почти не сопротивляясь. С абхазской стороны всего один убитый - и то его случайно застрелили свои. Тем не менее войну 92-93-х годов здесь называют первой.
По городу ходит огромное количество трофейного оружия: его меняют, продают, дарят. Часто слышны мужские разговоры: я тебе два рожка, а ты мне… Теперь каждый абхазец точно вооружен до зубов.
Наверху Сухуми на извилистых улочках, взбирающихся в гору, малочисленные коренные грузины, завидев пешехода, переходят с грузинского на русский.
После долгого простоя заработал сухумский аэродром. Несколько дней подряд российские «Русланы» выгружали здесь военную технику. В воскресенье на аэродроме стояло 2 абхазских истребителя, военно-транспортный самолет, 2 вертолета ООН и 5 военных абхазских вертолетов. К одному из них идут 20 журналистов, в основном иностранцы. Генерал абхазской армии Гарри Купалба везет их в Кодорское ущелье.
- Ненавижу английскую речь, - говорит себе под нос абхазский боец с автоматом на плече. - Ненавижу ООН… Всех наших лидеров пересчитали, теперь у грузин есть список.
- А у вас на грузин списка нет? - спрашиваю.
- Тоже есть, и на всех их родственников - кто в России живет, кто у нас.
Вертолет летит вверх по Кодорскому ущелью. Внизу стоят дома, пасеки, гуляют коровы, висит давно высохшее белье на веревках, но ни одного человека. Жуткая картина.
В селе Ажара (это центр Верхнего Кодори, или Абхазской Сванетии) огромное пепелище от разбомбленного склада боеприпасов. Всюду валяются разорванные и целые снаряды, в основном советского производства. Ходить там опасно - в любой момент может что-нибудь взорваться. Молодой черный бычок об этом не знает и топает напрямик. Из-за бычка то и дело выглядывает одичавший пес.
Рядом с пепелищем школа и больница - целые. «Они отступали, взорвали кое-какие военные объекты, полицию, но не тронули гражданские - видимо, рассчитывали вернуться, - объясняет генерал Купалба. - Мы тоже ни один гражданский объект не тронули».
Грузинские военные оставили в Ажаре много оружия: винтовки, автоматы, 2 «града», 2 МТЛБ, 2 зенитные установки… Здание банка разграблено, у входа стоит раскуроченный банкомат.
На разноцветных стульях бывшего летнего кафе кружком сидят военные, сильно немолодые ополченцы. Говорят: «Все нормально, все грузины - в Тбилиси. Сейчас уже возвращаются мирные жители». Фотографироваться отказываются.
Начальник военного госпиталя Гурам Шоуа, временно возглавивший местную больницу, говорит, что, как только вернутся местные врачи, они все передадут им. Но пока сваны где-то прячутся.
Прямо на земле, прислонившись спиной к дереву, сидит колоритный пожилой ополченец. Журналисты обступают его со всех сторон, но он тверд: «Я вам ничего не скажу. Я никто. Я крестьянин. Обида душит - КАК вы все показываете!»
Мимо проезжает уазик с военными, из окон торчат автоматы, на заднем сиденье - арбузы. Внизу, в селе, раздается хлопок от выстрела. На окраине Ажары на животе, раскинув ноги и руки, лежит мужчина и пьет вкусную воду из горного ручья.
Чуть ниже Ажары - село Чхалта. С воздуха в глаза сразу бросается двухэтажное розовое здание. Вблизи оно не такое розовое - по фасаду чернеют большущие отверстия от снарядов. Здесь располагалось абхазское правительство в изгнании (абхазы добавляют: так называемое). Дверь закрыта, пролезаю внутрь дома сквозь одну из пробоин. Сразу попадаю в зал заседаний: огромный стол, трибуна, с которой сбит герб Грузии - все засыпано штукатуркой. Везде разруха, в коридорах завалы, валяется разбитый вдребезги портрет Саакашвили, в одном из кабинетов - целехонькие хрустальные бокалы.
Вокруг здания правительства - укрепления, на высоте напротив - огневая точка. Похоже, грузины ими не воспользовались, просто ушли. Невдалеке - седые дядьки с автоматами. Один очень пузатый.
- Вы ополченцы? - спрашиваю.
- Здесь все ополченцы.
- А мы видели наверху совсем молоденьких пацанов.
- Мы их в обиду не даем. Там, где вы их видели, еще выше стоят такие же, как мы.
По земле стелятся брошенные грузинами вещи. Перешагивая через них, чувствую себя мародером на поле битвы. Военные показывают огромные запасы боржоми, оставшиеся от грузинской армии. «Хотите?» - спрашивают ополченцы.
- Ну и как вы думаете - кто виноват? - спрашивает молодой парень у испанской журналистки.
- Какая разница! Главное, чтобы вы не убивали друг друга, - отвечает она.
- Мы на Кавказе. Мы не можем не убивать.
В ночь на понедельник на границе на мине подорвалась машина с абхазскими военными: двое погибли, один тяжело ранен.
В понедельник министр обороны Республики Абхазия лично награждал особо отличившихся бойцов медалями за отвагу и мужество.
Двое из награжденных, друзья Даур и Руслан, на пыльном боевом жигуленке, только сегодня спустившемся с Кодорского ущелья, едут в Адлер по делам. Оба воевали в первую войну, оба были тяжело ранены. Когда началась война, Руслану было всего 16 - из его класса воевали только двое, один погиб, а все одноклассники разъехались кто куда (он учился в русской школе). Дауру было 17, в его классе было 17 мальчишек, воевали все (он учился в абхазской школе), живыми остались только четверо.
Поколение Даура - 73-74-го года рождения - больше всего пострадало в ту войну.
Всю дорогу Даур и Руслан бибикали девчонкам и обсуждали боевые действия:
- Они ведь в нас граником запустили, но не достали… - это Даур.
- Я на трофейном автомате гравировку сделаю: «Сыну от отца. Кодорское ущелье». Вырастет - будет память обо мне, - это Руслан. И тут же:
- Главное, в чем я уверен, - что наши дети воевать не будут.
- Я не уверен, - сухо сказал Даур.
Навстречу из России в сторону Сухуми ехали российские военные машины. Много.
На границе Руслан снял с пояса пистолет, отдал Дауру и пошел в Россию. Даур остался ждать его в Абхазии.
Руслан ехал повидаться с одноклассником Арменом. Они не виделись 15 лет: после войны потерялись и вот - случайно нашлись.
Встретились, расцеловались. Армен рассказал, какой у него бизнес. Руслан рассказал, сколько у него ранений. Пожаловался, что надо опять ложиться в госпиталь, а денег нет:
- Я могу, конечно, все свое оружие в банк заложить, но что я буду делать без оружия…
В приграничный с Грузией Гальский район едем с Зурабом, он заступает на службу на границе. Говорит: «Детство на войне провел и дальше всю жизнь в военной форме хожу». После реки Кодор начинается Восточная Абхазия, наиболее пострадавший от первой войны район.
Проезжаем село Тамыш - здесь шли самые ожесточенные бои. Зураб показывает здание школы:
- Там, когда высадка нашего десанта была, несколько сотен грузин погибло.
Вскоре после этой школы - мемориал. Не грузинам, конечно, а погибшим абхазам.
Очамчира - прифронтовой город, дальше, ближе к грузинской границе, только Гал. Очамчирский роскошный пляж пустует. Полгорода до сих пор в руинах. Хотя на берегу появилась пока единственная в Очамчире, но сразу пятизвездочная маленькая гостиница.
Во вторник в городе обсуждали две новости. Первая: всю ночь летали вертушки - к чему это? Вторая: в Сенаки российские военные сожгли кучу грузинской военной техники - ту, что не смогли вывезти - какая жалость!
В Очамчире обрывается железная дорога, которую российские железнодорожные войска восстановили накануне конфликта «для народно-хозяйственных нужд» и по которой, когда конфликт начался, сюда была доставлена российская боевая техника. Отсюда часть пошла дальше, через границу.
Медведев, конечно, объявил о выводе российских войск, но пока железка в Очамчире отдыхает - обратно эшелоны не идут. Да и военных автоколонн не видно, разве что пустой грузовой транспорт. Здесь шутят: «Российские войска начали отход - в сторону Тбилиси».
В городе стоят абхазские войска, в порту - боевые абхазские катера. Российских войск не видно: то ли они ближе к границе (впрочем, не заметила никого, кроме миротворцев), то ли - за.
Заходим на чашечку кофе к тете Зураба - Манане, «чистокровной грузинке, но душевно абхазке», как она сама себя называет. Тетя Манана пьет кофе, курит и ругается:
- Твари! - это она в адрес грузинской армии.
8 августа она приехала в Тбилиси - в гости к брату (до первой войны он тоже жил в Очамчире). И тут началось… 11-го еле-еле уговорила одного таксиста везти ее втридорога до Зугдиди (сразу не стала его пугать, что ей нужно дальше - до самой границы). Ехала через Гори, через Кутаиси - наверное, единственная ехала в эту сторону, все остальные - ей навстречу: бежали из приграничных районов в Тбилиси, и почти каждый встречный крутил пальцем у виска в ее адрес. По дороге ей говорили: Очамчиру разбомбили. Но она все равно ехала - хотела увидеть все своими глазами.
Доехали до границы - до моста через Ингур (или, по-грузински, Ингури), но наткнулась на грузинские гаубицы. Поехали вниз, и там тетя Манана, зажмурившись, перешла через границу по гнилому висячему мосту. И сразу - в госпиталь: «Чем я могу помочь?».
После Очамчиры дорога совсем пустая - мало желающих ехать в Гали. Справа и слева от дороги раньше были чайные плантации. После войны грузинские «партизаны» часто устраивали в них засады - пришлось плантации сжечь.
На мосту через Окум стоит колонна российских десантников - штук 10 БМД. Одна машина упала в реку. На обочине на носилках - четверо миротворцев (позже узнаем, что один боец погиб, четверо тяжелых отправлены в госпиталь - видно, того, 200-го уже успели куда-то убрать). Колонна шла в сторону границы.
На въезде в Гали два поста: абхазский и миротворческий. По городу едет БМД с российскими миротворцами на броне. За ним с криками бегут голопузые мальчуганы. Детей в Гали много, почти никто не уехал. Не потому что не боятся. «А куда?» - отвечают вопросом на вопрос. Город населяют в основном мингрелы (одна из этнических грузинских групп. - Прим. ред.). Им действительно ехать некуда.
От Гали до границы, то есть до центральной части ингурского моста, - километров 10.
Во вторник через пограничный мост из Грузии в Абхазию перешли 9 русских беженцев, всего за эти дни - человек 30-40.
Мэр Гали Валерий Гомия первую войну закончил командиром полка. Рассказывает, что ему 63 года, у него есть оружие, и что если надо будет, он и в 80 пойдет защищать родину. Гомия суров:
- Вся мировая общественность встала на защиту шовинистической Грузии. Все защищают агрессора. Им плевать на жертвы - им важна геополитика. С 94-го года в Гале расположена миссия военных наблюдателей ООН. Но они не могут ни упредить войну, ни остановить ее. Они изжили себя.
Подошла к миссии ООН за высоким забором. Попросила кого-нибудь выйти. Через какое-то время вышел ооновец с табличкой «Ahmed» на груди и заявил:
- Мы не правомочны давать комментарии, мы только патрулируем улицы и видим то же, что и вы.
По пыльному Гали, мимо бредущих под зонтиками мингрельских траурных старух, действительно то и дело проезжают белоснежные ооновские машины - туда-сюда, туда-сюда…
…Русская женщина, которую абхазские военные называют Петровной, давно-давно вышла замуж за свана и переехала из Челябинска в Абхазию. Муж умер. Теперь у нее четверо детей и много внуков. Двое детей - в Грузии, двое - в Абхазии. А она - в городе Гали, на границе между ними. Российского паспорта у нее нет, только абхазский. Ей положена пенсия - 200 рублей, но она не хочет ее даже оформлять. Работает по контракту у военных - в столовой. Петровна очень переживает за свою невестку-грузинку: она приехала из Грузии в Гали еще до всяких событий помочь свекрови собрать орех. Муж, дети - там. Как теперь назад уедет?
В центре Гали автозаправка: стоит бензовоз, его владелец через шланг наполняет лейки и вливает их в баки местных развалюх. С грохотом подруливает разбитая ржавая «Волга» с рулем от BMW, из нее выходит Гия-великан. Война, говорит, к черту. У меня сыну три года! Я, говорит, с абхазами родился, родные они мне, лучше, чем здесь, мне нигде не будет. И позвал в гости.
Сели в его колымагу, Гия проводки у бээмвешного руля соединил, поехали мимо руин школы, разрушенной старой больницы, построенной новой, развалин чайной фабрики - на самую гору, откуда через виноградную лозу, увивающую террасу, весь Гали видно. Извини, говорит, теперь у нас скромно: во время войны двери сняли, окна сняли, кафельный пол разбили, мебель унесли… За две минуты выставил на белую скатерть хлеб, сулугуни, помидоры, огурцы, груши, инжирное варенье, вишневый компот и, конечно, кофе (про вино молчу). А вот воды нет - 20 дней дождя не было. Приходится снизу воду возить.
Вокруг Гии сплошь брошенные дома, много здешних мингрелов превратились в беженцев. Разве что неподалеку живет древний одинокий старик Терентий, Гия ему помогает. Зашли к Терентию.
- Слушай! - говорит мне старик, - забери персики. Они у меня хорошие. Я уже смотреть на них не могу.
…На выезде из Гали остановились на посту наших миротворцев. Оба контрактники, фотографироваться отказались категорически: «Матери наши не знают, что мы здесь, для них мы в Самаре служим». Пожаловались на низкие зарплаты (для новичков - тысяч 7-8, для послуживших - 15), на то, что служить по контракту некому, после полугода срочной службы берут.
…На обратной дороге, на мосту через Окум, трое российских солдат варили снесенную перевернувшимся БМД ограду.
P.S. Все имена (кроме официальных лиц) ради безопасности героев изменены.