26.08.2008
Максим Соколов. Памяти имперской культуры.
Среди мастеров советской грузинской культуры артист В.К. Кикабидзе оказался особенно резок в критике России, некоторые его речи по накалу приближались к речам М.Н. Саакашвили, и в результате из всей плеяды мастеров именно В.К. Кикабидзе стали в России сильнее и неодобрительнее всего поминать. Вероятно, тому способствовал также и юбилей артиста, который еще до войны активизировал память о нем, но самая главная причина в том, что из многих превосходных произведений советской грузинской культуры фильм "Мимино", в котором В.К. Кикабидзе сыграл главную роль, имел максимальную аудиторию. Что сделало его народным любимцем и предопределило силу нынешней горечи.
В оправдание артиста, сказавшего вещи, которые при самом сильном неприятии российской политики говорить все равно бы не стоило, заметим, что война (и наипаче - война проигранная) вообще мало способствует взвешенности суждений. С грузинской стороны самыми ответственными и авторитетными людьми, чье звание, казалось бы, должно было их склонять к большей ответственности, было за эти дни столько всего произнесено, что непонятно, почему на общем безотрадном фоне артист должен был воплощать собою благоразумие и рассудительность (разумеется, и в России в эти дни нам доводилось много чего слышать, но мы сейчас о конкретном казусе рассуждаем).
Тем более что и в иных, не столь тяжких жизненных коллизиях артисты обыкновенно ведут себя скорее как создания непосредственные и инфантильные, нежели как зрелые и мудрые мужи, - и отчего зрелость суждений должна явиться сейчас, когда она и совсем не артистам сильно отказывает.
Такая живость реакций (кроме общей обостренности чувств) могла быть связана с тем, что огорчавшиеся путали образ и артиста и, предъявляя претензии Вахтангу Константиновичу Кикабидзе, в действительности адресовались к живущему в 1978 г. пилоту Ми-2 Валентину Константиновичу Мизандари. В случае с героями культовых фильмов такое неразличение весьма часто. Если же учесть, что культовый фильм вообще-то о дружбе народов - сколь бы это понятие ни было осмеяно, - то с непривычкой различать делается совсем неприятно.
Нынешнее огорчение от речей артиста является глубоко советским. Слово "советский" здесь ничуть не ругательно, но есть лишь указание на культурный первоисточник. В стране, где все были построены во фрунт, артистам (шире - художественной интеллигенции) давалась известная (конечно же ограниченная) свобода создавать образы для широкой публики. Что с неизбежностью выводило артистов в лидеры общественного мнения - какая была другая легальная возможность такого лидерства? С открытием других каналов для публичного самовыражения роль артиста, как не просто создателя образов, но еще и властителя дум, тут же стала сдуваться, поскольку была вынужденно заместительной. В случае с Бубой вдруг опять запоздало вспомнили.
Что, впрочем, можно понять. И война, и "Мимино" разбередили память по навсегда утраченному - по советской гуманистической культуре. Слово убито многолетней иронией на корню, да и в советской культуре были различные составляющие, включая самые неприятные, однако ложью было бы отрицать, что советская империя, после 1953 г., вступая в золотую осень, все более и более поощряла гуманистическое искусство. Тот же "Мимино" - лирическая комедия высочайшего класса, чувства добрые в людях пробуждавшая, - тому свидетельство. Империя зла и все такое, но достаточно глянуть на сегодняшнюю киноафишу, монопольно формируемую нынешней империей добра, где новый "Мимино" не появится по определению. Другая культура, другой художественный язык, наконец - другой подход к отрасли. Советская империя - со всеми относящимися до нее оговорками - зачем-то считала своим долгом поощрять искусства, и в частности искусства имперских провинций. Что, в частности, и породило чудо грузинской советской культуры позднего периода. Без имперской аудитории и без имперского поощрения (небеспроблемного, конечно) культура Грузии была бы примерно в нынешнем виде. С иной точки зрения, все равно лучше быть первым в глухой провинции, чем вторым в Риме, но тогда считалось, что быть вторым в Риме тоже неплохо. Это ушло навсегда и больше никогда не вернется, и горечь и боль не от Кикабидзе, а от осознания невосполнимой утраты.